Домик на дереве

Акмаль Эттарис, 2023

Я, обманутый, попал в деревню к бабушке, где нет ни интернета, ни каких-либо развлечений, и уже было подумал, что проведу весь месяц в страшной скуке, но в один солнечный день я встретил загадочного мальчика…Андрей рассказал мне о монстрах, обитающих в здешних местах, но я до конца ему не верил, пока сам не увидел то, что он звал монстрами: это совсем не то, что вы представляете, когда слышите слово "Монстр".И вот мы уже идем туда, где видны следы "ужаснейших" существ…

Первый день.

Серебристая девятка с ржавым крылом неслась по размытой дождем дороге. Я сидел на заднем сиденье и разглядывал потертую, местами порванную обшивку дверей, иногда бросая взгляд на тонированное стекло, через которое, пусть и весьма смутно, виднелись деревья и серое небо, закрытое тучами. Да, пошел дождь. Мы с мамой ехали в такси к бабушке, уже десять минут подряд слушая ругань водителя: на погоду, на других водителей, на глупых пешеходов, на дорожающий бензин. В общем-то, он с ног до головы ругал жизнь, а я слушал. Мама, наверное, уже устала, но ехать нам еще минут пятнадцать.

— Эта чертова дорога уже превратилась в кашу! Один щебень, и тот плывет! Твою мать, когда тут положат асфальт?!

И все в таком духе. Я уже научился предсказывать его реплики. Темное стекло плакало, показывая мне опушку леса; мама иногда отвечала на слова таксиста, но в голосе чувствовались вялость и раздражение. Солнце уже заходит, а она работала с самого утра, причем не у нас дома — в Химках — а в Самаре, в командировке, вроде. Позвонила мне и сказала брать билет на поезд до этой дыры — целый день ехал, и, когда, наконец, ступил ногой на землю русскую, меня потащили в такси со словами: “Едем к бабушке, ты останешься там на месяцок, подышишь свежим воздухом”. Если бы она предупредила меня сразу, я бы, конечно, билет не взял, но кто же знал, что жизнь так повернется?

Гром прогремел, всколыхнув старую память. Я уже бывал на этой дороге лет пять назад.

— Максим, солнышко, можешь поставить телефон на зарядку? — мама обернулась ко мне, держа в руках темно-синий чехол, закрывающий битое стекло старого сяоми.

Мне шестнадцать лет, кстати.

Я покачал головой.

— Мой повербанк пал смертью храбрых еще на вокзале.

Она тяжело вздохнула.

— И что теперь делать? Мне позвонить должны.

— Думаю, у бабушки найдется немного электроэнергии.

— Если свет там не отрубили, — бросил водитель, — В такую погоду могут оставить без электричества. Хорошо еще, что лето, а то я бывал там зимой и как-то остались мы без света, и отопление сдохло, ну, без света, — он сложил руки на руле, и, поворачивая голову то на дорогу, то к маме, странно тянул слова, — К вечеру сидели под одеялами и со свечками. Я потом генератор купил, а то так и насмерть замерзнуть можно.

— Да и париться не стоит, — сказал я маме, — Связи все равно нет.

— Успокоил, блин, — она посмотрела на меня с безнадёжной улыбкой.

— Ну связь там ловит местами, палки есть. Но не везде. Местами, — водитель продолжал что-то говорить, но уже тихо и обрывчато, словно ему только и надо было, что занять свой рот какими-нибудь словами, неважно какими, главное — чтобы было. Как-будто молчание вызывало у него нестерпимые муки.

Мимо проплывали кусты и цветы, сквозь стекло и дождь казавшиеся жутко серыми и тоскливыми. Как здесь живут люди? Ну, то есть, понятно, старики уже привыкли, им тут неплохо, но ведь в деревне есть и дети. Как они выживают? Небось, даже не знают, что такое фастфуд. У них есть школа? Я не помню, была ли тут школа, когда я приезжал в прошлый раз. Вдруг они вообще не знают, что такое математика? Везет…

Дома начали вылазить, как грибы после дождя. Спускаемся по щебню вниз, а по сторонам от дороги, как забор, разных форм и размеров стоят жилые здания, начиная от деревянных хижин, заканчивая кирпичными, облицованными неплохим фасадом, иногда даже двухэтажными(очень редко) домами.

Слева я заметил трактор и камаз. Камаз, определенно, был не на ходу — задняя ось куда-то запропастилась. Они стояли возле поломанного или просто упавшего под гнетом времени ограждения из металлических пластин, рядом с выцветшим синим домом. Потом мы свернули направо, и, проехав километр, машина остановилась.

— Мы все? — спросил я.

— Доехали, — ответил таксист, пока мама доставала кошелек из сумки.

Восемьсот рублей, между прочим, мама отдала за услуги этого уже немолодого человека с ужасной щетиной. Довольно дешево, учитывая условия нашей поездки. Я открыл дверь машины. Со скрипом. И тут же попал белыми кроссовкам в коричневую лужу, быстро пересказал ругательства водителя, коих было немало, и доплелся до бабушкиной калитки, неся на плечах черный рюкзак с вещами, которые я собирал на дня два-три, перепрыгивая комья грязи и, как бывалый канатист, балансируя на тонкой линии уцелевшей, и все же мокрой, травы.

Гром ударил еще раз, и я увидел молнию, рассекающую темень опустившегося вечера. Мама встала рядом со мной — ее черные кудрявые волосы прижались к вискам — и жестом велела мне открыть багровые врата в мир потерянной цивилизации. Каменная плитка разношерстной масти вела нас до крыльца, где мы встретили стоящую посреди деревянного настила бабушку. Она была немного полной и низенькой, с радостным, почти светящимся лицом и короткой стрижкой с редкими темными волосами.

Раскинув руки, она сказала довольно громким и живым голосом:

— Ох ты, Господи, добрались все-таки до бабки. Ну проходите, давайте, а то льет как из ведра. Ой, Максимка, сколько лет! — она обняла меня, а потом принялась за маму, — Ну здравствуй, доча!

— Привет, мамулечка!

Мне стало немного неловко от их телячьих нежностей, и, взяв мамину сумку, я прошмыгнул в сени. Небольшое помещение, белый шкафчик, газовая печка, ничем не прикрытые трубы и желтый свет лампочки. Обжитое место встретило меня запахом свежей выпечки и каким-то тонким, теплым уютом, словно я вернулся с тяжелой работы в свой дом, где накрыт стол и готова постель.

Я скинул сумки возле маленького стола, забитого всякой всячиной, вроде семян и огородного инвентаря, пары ножниц и каких-то ниток, и прошел дальше, попав, видимо, на кухню. Она тоже была небольшой, но это потом, ведь как только я туда вошел, передо мной встал стол, уже побольше, на котором стояли пару тарелок, с горкой заполненные булочками и, как я понял, сырниками. Я быстро окинул взглядом помещение, заметив много всяких сувениров и кружек, разложенных на полочках, и плиту справа, возле раковины, на которой стоял большой казан. По запаху я догадался, что там находится плов. Я, оказывается, был голодным и тут же плюхнулся на диван возле стола, потянув руки к какой-то пиалушке: там была сметана. Только потом до меня дошло, что на столе были еще две такие пиалушки, но уже с вареньем и, судя по всему, медом(я редко имел с ним дело, но у меня есть какая-никакая дедукция). Зашли мама с бабушкой, о чем-то беседуя, пока я тянул лапы к булочке.

— Максим, сначала горячее! — они сказали это в унисон, клянусь своими пломбированными зубами.

— Но можешь пока съесть булочку, — добавила бабушка, подойдя к плите, — Я сейчас наложу плова.

— Хорошо, — ответил я с забитым ртом, — Только я сбегаю на улицу.

И я быстренько ушел, потому что вспомнил, что туалета дома здесь нет, а мне надо было отойти по своим делам. Долгая поездка, все-таки. Дожевав булку, я уже шел мимо бани — большое здание из бревен с интересной трубой, похожей на замковую башню. За ней стояла синия пластмассовая бочка, почти с меня ростом. Я шагнул вправо и направился к деревянной кабинке с дверью, на которой была нарисована русалка, правда, за годы краска потрескалась и спала, и теперь только смутный образ остался от прежнего рисунка. Это и был туалет, внутри которого, на удивление, пахло каким-то порошком. Внутри была мягкая сидушка для унитаза и маленькое оконце, треснутое посередине. Кое-где висела паутина, на которой пауки поедали мертвых мух.

Когда я вышел из туалета, то тут же напоролся на лежащую у ступеней лопату. Дождик падал на черенок, оставляя разводы грязи в виде кривой окружности. Ступени, на которых лежала лопата, уходили на самый верх холмика. Там стояло сооружение, похожее на телефонную будку, но сделанное из кирпича. Крыша была шиферной. Мне все это показалось странным, ведь погреб обычно под землей делают.

Я перешагнул лопату и уже было решился возвращаться в дом, но вдруг оглянулся направо. Там возвышался, окутанный тьмой и облитый дождем, густой лес. Он сливался в одну большую черную точку. Полночь приближалась неумолимо.

Через огород тянулась узкая тропа, по которой, собирая большой слой земли подошвами кроссовок, шел я. Кроны почти незаметно качались на ветру, но шум дождя затмевал шорох листьев.

Ох и пожалею я потом об этом.

Остановившись возле конца огорода, я стал смотреть на стену деревьев. От них веяло холодом и свежестью, но в тоже время они были мрачными и жуткими. Какой-то треск раздался слева, а потом вдруг — чириканье. Я увидел огромный ствол, принадлежавший дубу, чей вид выражал непоколебимое величие и грандиозность. Наверное, он был старше любого жителя этой деревни. А может, и самой деревни. Я промок насквозь, но не спешил уходить. Низ моих брюк был полностью заляпан, не говоря уже о некогда белых кроссовках, но сейчас я был увлечен только этой равнодушной и контрастной природой. Но потом мне стало не по себе. Сначала прозвучал какой-то глухой удар, но так тихо и неуловимо, что я решил, будто мне показалось. Потом был крик. Какой-то отчаянный и безнадежный. Мне стало очень страшно, но ноги не двигались. Вопль был приглушенным и тихим, и я надеялся, что источник этого ужасного звука где-нибудь очень далеко. Через пару секунд после того, как все стихло, я как-то жалко сглотнул и начал пятиться назад, не сводя глаз с поглощающего рассудок леса. Так я доплелся до холмика, все еще кидая взгляды то на огромный дуб, то на место, которое, как мне казалось, вело в сторону крика. Ударил гром, где-то сверкнула молния. Я развернулся и быстрым шагом пошел к крыльцу миновав бочку с лопатой. Когда я стал снимать обувь перед ступеньками, до меня наконец дошло: навес оставался бесшумным. Ничего не стучало. Дождь кончился, хотя небо все еще было серым. Сняв мокрые носки, я прошел на кухню, стараясь не показывать свое удивление и непонимание, смешанное с испугом. Но в голове все еще раздавался крик.

Что это было?

Мама с бабушкой ели плов.

— Максим, садись давай, пока горячее! — бабушка взяла кусок черного хлеба.

— Угу.

Стеклянная кружка висела над раковиной на подвесном держателе. Я обернулся к ним, взяв кружку.

— Ширинку застегни, — сказала мама, с пылким аппетитом черпая ложкой плов. Она бросала на меня призывающие взгляды, как бы говоря мне, чтобы я торопился.

Налив себе воды, я сел на диван(перед этим застегнув ширинку, конечно).

— А чего воду то? — спросила бабушка, — Чай же есть. И кофе тоже. Налить?

Она ничего не ответила на мои покачивания головой, но немного погодя продолжила с другой темой:

— Следующий год — последний. Как там в школе? Золотая медаль будет?

Мама тяжело вздохнула, увидев мои брюки, и стала оглядывать свои, пока я, закусывая сырником плов, пытался подобрать слова для ответа.

— Ну, вообще-то, неплохо. Пара четверок стоит, но их можно исправить потом, да и… что там в школе может быть? Как-то учимся.

— А поступать уже решил куда? В Москве будешь?

— Да, скорее всего, куда еще?

— Если ЕГЭ хорошо сдаст, — сказала мама, — Больно ты начал пропадать в интернете и в игрушках, а ведь год последний.

— Не пропадаю я нигде. Я учусь, и в интернете тоже.

— Да-да, поэтому на тебя жалуется ваша литераторша.

— Ну хватит уже, Диан, пусть пацан поест, — бабушка разливала чай в большие кружки и все заглядывала в холодильник, предлагая мне сливочное масло, сыр, колбасу, творог, йогурт и салат. Я отнекивался, говоря, что на столе достаточно еды.

— Только приехал, а ты уже грузишь его. Кстати, еще есть пицца, правда на сковороде деланная.

— Нет, спасибо, бабуль, я наелся. Было вкусно.

— Ну тогда можешь пойти в комнату, постель уже застелена. Интернета тут особо не найдешь, хотя у меня стоит роутер, пароль вон там, сверху, на полке. Да, листочек. Только аккуратно, там еще куча всякого навалена.

— Нашел, спасибо.

— Ноутбук в комнате, телевизор в зале, дальше сам разберешься, думаю, а мы пока с мамой твоей посидим, — она начала убирать со стола остатки плова и прикрыла булочки тканевой салфеткой с непонятным узором, — Помнишь Мишку? Слышала, что с ним случилось?..

Я закрыл дверь, включил свет и удивился: стена передо мной вся была забита фотографиями в рамочках, на которых красовались мои родственники, запечатленные в разные моменты времени. Я даже нашел свою фотографию, где я совсем маленький, лет пять-шесть от роду, стою в квартире в рваной футболке. В эту стену упирался темный стол, где были разложены тетради, папки и ручки, а посередине был открыт ноутбук, на вид совсем старенький. Боюсь представить, в каком году его купили. Слева от него — принтер. Моя бабушка работает инженером ПТО в городишке неподалеку.

Я оглянулся и встретился со своей кроватью, представляющую из себя раскладной диван немалых размеров, на котором могут спать два человека. А вот сама комната была не такой уж большой, поэтому диван в разложенном виде забрал чуть ли не все место.

Циферблат на моем телефоне показывал одиннадцать. Не то, чтобы поздно, но я устал.

Надо было убрать лопату со ступенек.