Невеста Мороза

Айлин Лин (2025)

Студентка Таисия попадает в мир, где сказка о Морозко предстаёт совсем не такой, какой мы её знаем. Здесь все персонажи не те, кем кажутся: Настенька далеко не паинька, Марфа совсем не злодейка, а сам Мороз оказывается не добрым дедушкой, а суровым колдуном, хранящим опасные тайны. Став его ученицей, Тая погружается в мир полный приключений, ледяной магии и древних секретов. Чтобы вернуться домой, ей придётся не только выдержать все испытания, но и понять истинную сущность своего загадочного наставника.

Глава 5

Долго ли я спала, не знаю. Только проснулась оттого, что в избе наступила полная тишина. Солнце ещё высоко, выходит, ненадолго сморило меня. Куда все подевались? Впрочем, хоть осмотрюсь, разузнаю, что где лежит.

Спустилась с полатей, пошарилась на полках в бабьем куте. Рукоделие, нити, иглы, кое-какая утварь. Вышла в избу, посмотрела по кухонным шкафчикам.

Из-под лавки раздался печальный вздох.

— Ну и кто тут прячется? Показывайся уже, — я присела на корточки и заглянула под дорожку, что лежала сверху скамьи.

Послышался ещё один вздох, только уже выше. На лавке сидел махонький старичок, с непропорционально длинными руками, седая борода свисала почти до пола, на ногах крохотные лапоточки, дальше штаны и длинная рубаха.

— А ты ещё кто? — присела рядышком.

— Дожился, — проворчал старичок, — в своём дому не узнают! Хотя, что с тебя взять, душа чужая:?

— Постой. Ты домовой?

— Он самый, — старичок опять горестно вздохнул.

— И видишь, кто я?

— Как же. В своём хозяйстве знаю всех, ты душа чужая, заблудшая. Ликом только Марфа.

— Расскажешь обо мне?

— Зачем? — пожал домовой плечами, — ты не злая. А Стужайло мне ничего хорошего за всю жизнь не сделал. Даже молочка жалеет.

— А сам, чего не возьмёшь? — Удивилась я.

Старичок подпрыгнул, внимательно посмотрел мне в глаза:

— Чужая, а говоришь, как он. Стужайло тоже злится, когда твоя матушка мне решается молочка али мёду предложить, говорит, пусть сам берёт, коли надобно. Неможно мне хозяйское добро трогать, даже малую кроху, — домовёнок опять уселся рядышком.

— Показывай, где тут молоко? — поднялась я.

— Да вон, — мотнул головой на шкафчик, где стояла крынка, накрытая полотенцем, — утрешнее.

Я читала, что домовым в блюдечке давать надо. Представила, как старичок будет лакать, точно кот какой, и передумала. Налила в кружку, подала ему. Дедушка взял, с удовольствием, причмокивая, выпил молочка, вернул мне посуду.

— Благодарствую, красавица. Говорю же, душа добрая.

— Так вам тоже еда нужна?

— Нет, пища нам не так чтобы в надобность, скорее в охотку. Как для вас пряник печатный.

— Помоги, если сможешь.

— Говори, чем подсобить нужно? — глаза старичка налились светом, точно кто-то вдохнул в него силы.

— Вдруг что по дому отыскать придётся, подскажи, а?

— И всего-то? — усмехнулся он, — охотно.

— Как звать тебя?

— Прозывают Ратко, — посмотрел старичок искоса, — ты осторожнее будь со Стужайло. Недоброе он замышляет.

— Подробнее расскажешь?

— Не могу, — развёл руками Ратко, — на то мы домовые и приставлены, за порядком бдеть, да секреты хранить.

— Ладно, мне бы волхвов дождаться, а там соображу, что и как.

Послышалась тяжёлая поступь хозяина, и Ратко исчез как не бывало. В комнату вошёл Стужайло:

— Проснулась? Теперь сказывай, как из леса вышла?

Названный отец и не собирался делать вид, что он здесь ни при чём.

— Ногами, — топнула я пяткой об пол.

— Лады, добром не хочешь, будет по-другому, — он двинулся в мою сторону.

— Добром ты меня в лесу кинул на смерть?

— Сказывал уже, к Люту Настя пойдёт. Выдам её за тебя.

— Не выйдет. Весенняя она, все знают. К Цветане ей надо.

— Все да не все, — усмехнулся Стужайло, схватил меня за руку и опрокинул на лавку, задирая юбку. От неожиданности растерялась, не сумев оказать сопротивления.

В детстве папа отдал меня на бокс, решив, что девушка должна уметь постоять за себя. Но когда на тебе лежит туша весом под сто килограммов, сильно не потрепыхаешься. Я извивалась змеёй, но выбраться из-под тяжёлого мужика не сумела. Страх сдавил грудь, тело цепенело, стиснув зубы, как могла, сопротивлялась.

— Ополоумел?! Отцом ведь зовёшься моим!

— Неродной я тебе. А девок порченных волхвы не берут, — он оскалился, схватив мои тонкие запястья своей лапищей, другая рука задирала подол. Сил не хватало. Я буквально задыхалась под огромной тушей, паника туманила мозг. Суставы рук пронзила боль. Насколько позволяло, скользнула вниз, под его тело, ногам стало свободнее. Со всего маху заехала ему коленом в пах. Стужайло взвыл, но хватки не ослабил.

— Не дёргайся, только хуже будет! — он дёрнул меня за ворот, подтянул к себе, раздвигая коленом ноги, — потерпишь малость, и всё. Чай, не ты первая.

И вдруг по телу, оттуда, где был медальон, прошла холодная волна. С полки на Стужайло упал увесистый горшок с простоквашей, тюкнув его по самой макушке. Мужик зарычал, подняв голову, и тут из рук моих полыхнуло светло-неоновой вспышкой, отбросив отчима в другой конец комнаты. В стену рядом с ним впились сосульки, тотчас начав таять.

— Свинья ты мерзкая, — я поднялась, поправив сарафан, — так вздумал?

Кулачок мой не сравнится с лапищей Стужайло, но тренер мне не зря удар ставил. Подойдя вплотную к едва очнувшемуся отчиму, с оттяжкой, залепила ему костяшками в глаз.

— Ещё раз подойдёшь — убью. Пусть не сразу, так потом. Запомни. И ночью спи с полглаза, как бы ценного чего не лишиться, — гнев бурлил во мне, сама не заметила, как ногой ударила его в пах. Наверное, на бис.

Мужика скрючило не на шутку. Замычав, повалился на пол, схватившись за чресла.

— Сильна, — простонал он, — проснулась сила твоя и норовистая, точно кобыла необъезженная. Не трону больше. Прости, бес попутал.

Я собрала осколки горшка с полки, откуда он грохнулся, выглянул Ратко, подмигнув мне.

— Матушка где? — спросила, не оборачиваясь, даже смотреть на ненавистного Стужайлу не хотелось.

— Корову встречает.

Отчим, кряхтя и постанывая, поднялся на ноги. Сел на свою лавку, привалившись к стене. Я ушла в бабий кут, дождусь Марьяну там.

В сенях раздались торопливые шаги и в горницу забежала девушка. Как понимаю, моя младшая сестра, Настя. Выглянула из-за шторки, пытаясь разглядеть пришедшую. На ней был зелёный сарафан с красной вышивкой, светло-русые волосы собраны в свободную косу. Синие глаза, как у Стужайло смотрели холодно. Красивая, совсем не такая, как я. Кожа до того светлая, что казалась полупрозрачной, розовые губки, точно созданные для поцелуев. Круглое лицо с милыми ямочками на щеках. Такую увидишь, не забудешь.

— Отец, да в порядке ли ты? — подошла к отчиму сестра.

— Да, — ответил тот, криво ухмыльнувшись, — малость ногу зашиб. Пройдёт.

Настя улыбнулась, прошла в бабий кут, заметила меня.

— А ты чего без дела сидишь? — лицо её исказила высокомерная ухмылка, — чай не ночь, на печи валяться.

— Чай и ты мне не хозяйка, — парировала я, — матушка придёт, решит кому и чем заниматься.

Сестра растерялась, вышла, бросив вопросительный взгляд на отца, но тот сделал вид, что не услышал. Не дождавшись помощи, девица фыркнула, вытащила из-под лавки сундучок и принялась перебирать свои платья, ленты, рубахи.

— Волхвов в Перемилово видели, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, — завтра к нам ждать надобно.

— Ты сундук тащить собралась? — злобно спросил Стужайло.

— Что же ещё? — удивившись, прервалась Настя.

— Сама ведь понесёшь! — рявкнул он, — дура-девка, долго ли пройдёшь с таким?

Сестра часто заморгала, на ресницах блеснули слёзы:

— Тятенька, да что с тобой?

— О тебе думаю, — пробурчал тот, — куда эдакую тяжесть девке? Собери узел, да не клади всего подряд. Чай не к оборванке идёшь, к колдунье великой. Босой и голодной тебя не оставит.

Тут и я прислушалась. Выходит, на полном довольстве будем. Хорошо. Не хотелось бы ещё о хлебе насущном переживать.

Сестра вздохнула так, что затрепыхались занавески на окнах, и принялась перебирать вещи заново.

Скоро и матушка подошла, таща в руках два ведра с надоем. Я поспешила ей на помощь. Парное, пахнущее сеном, молоко процедили через тряпицу, разлили по крынкам, часть спустили в подклет. Остальное Марьяна поставила на печь, не топившуюся летом.

Подхватив объёмный горшок, женщина собралась во двор. Оставаться в избе не хотелось.

— Погоди, матушка. Я помогу тебе, — вышла вслед за ней.

Во дворе, за домом, была небольшая печурка, где готовили летом. Не топить же печь в жару. Там уже подходил пышный каравай. Марьяна споро поставила горшок на огонь, подвинула мне корзину с репой. Усевшись на лавку, принялась чистить овощи, попутно размышляя о том, что мне с собой взять. Очень не хватало нижнего белья. Я чувствовала себя голой без него, особенно сегодня, когда Стужайло только и стоило, что юбку задрать.

— Матушка, есть ли у нас какой отрез тонкой ткани?

— На что тебе? — Марьяна двигалась механически, как робот, в глазах ни одной мысли. Не по себе становилось от этого взгляда.

— Пошить кое-что в дорогу, Настя говорит, в Перемилово вохвов видели.

Женщина села ко мне на лавку.

— Вот и отпущу тебя, доченька, — взгляд её немного прояснился, — учись прилежно. Не возвращайся домой. Не даст тебе здесь жизни, — она ласково погладила меня по голове, — найду, что просишь. Побудешь последнюю ночку со мной и упорхнёшь, точно птенец. Останусь я совсем одна, — на этих словах она сникла, поправила прядку волос, выбившуюся из-под платка, и снова вернулась к печке.

Жалко стало её, пусть и не родная. Какая жизнь с этим боровом ждёт Марьяну?

— Как смогу, — сказала я ей тихо, подойдя к печке, — заберу к себе. Дождись только.

Надеюсь, там, в нашем мире, Марфа позаботится и о моих родителях. Поможет, если беда случится. Как она там, интересно? Освоилась хоть малость?

Марьяна обернулась, ласково улыбнувшись:

— Дождусь, доченька, коли, воля твоя.

Из-за угла выглянула Настя:

— Долго ещё возиться будете? Вечерять пора.

При всей её привлекательной внешности, характер у сестрёнки был не сахар.

— Иди, Настенька, на стол накрывай. Скоро ужинать будем, — отослала ей Марьяна.

Еда была не столь сытной, как днём. Каша на молоке, варёные овощи, хлеб. Когда мы поели, на небе уже отгорал закат. Марьяна вышла на улицу, закрывая ставни, а Настя зажгла лучину, что заменяла свечу, закрепив её в светец.

Как тут шить, когда и не видно ничего.

— Матушка, дай мне отрез, на улицу пойду, там светлее.

Марьяна протянула немного ткани.

Стужайло нахмурился:

— Не барыня, свечи жечь.

— Я и не просила, — бросила ему, выходя из избы.

Не мудрствуя лукаво, раскроила и собрала самые простые короткие шортики, благо шить любила с детства, вдела тесёмку вместо резинки. Полюбовалась на получившееся бельё. Не Франция, но прикрыть всё, что пониже спины, сойдёт. Сделала ещё пару штук, дошивая под светом звёзд. А вот бюстгальтер уже не успею. Придётся обойтись без него.

Когда вошла в дом, все уже легли. Храпел Стужайло на лавке, мерно посапывали Марьяна и Настя на полатях. Стянув сарафан, забралась рядышком с ними. Женщина сквозь сон обняла меня, укрыв лоскутным одеялом.

— Не спи, Марфа, — раздался шёпот Ратко, — недоброе задумал хозяин.

— Спасибо, — ответила ему едва слышно, — теперь уж точно не усну.

Не знаю, сколько прошло времени. В доме было тихо, глаза слипались. Я щипала себя изредка, чтобы хоть как-то взбодриться. Почудился неясный шорох. Потом на лавке заворочался отчим. Послышались тихие шаги. Он встал возле бабьего кута, не заходя внутрь. Тихо, точно нараспев, забормотал что-то. На меня будто опустилась железная плита, ни рукой, ни ногой не могла пошевелить. Сердце затрепыхалось, как птица в силках. Страх холодной волной разлился по телу. Рядом виднелись яркие глаза домового, который как-то странно дёргал руками.

— Силу, память изымаю, — подвывал Стужайло, — от Марфы, да к Настасье. Печать на память, печать на мысли, печать на уста.

В голове помутилось, и на время я отключилась. Пришла в себя, когда всё стихло. Меня тормошил Ратко:

— Очнись, Марфуша, — он почти плакал.

— Ты что?

— Ох, думал, не сумел тебя уберечь. Худое сотворил Стужайло, силу твою отнял. Хотел и памяти лишить, только смог я ему помешать. Не мне тягаться с колдуном.

— Спасибо. Если бы я и памяти лишилась, было бы совсем худо. Расскажу завтра волхвам.

— Не сможешь, — покачал головой Ратко, — печать на устах. Всё будешь знать, а перечить не сумеешь и правду сказать.

— Вот тебе раз, — села я на полатях, — как же быть?

— Становись сильнее, чем Стужайло, там снимешь его заклятье.

— Гад! Боров толстобрюхий, — выругалась я беззвучно, — ну ничего, сочтёмся мы с тобой. Обещаю.

— Не выдавай себя, — испуганно прикрыл мне рот ладошкой домовой, — прикинься одурманенной. Иначе станется, в лесу тебя подкараулит.

— Об этом не подумала. Хорошо, буду тише воды, ниже травы. Благодарю тебя за помощь.

— Эх, — махнул рукой Ратко, — куда мне супротив колдуна.

Я легла и укрылась. Теперь опасаться нечего, можно и поспать до утра.