Прерогатива

Прерогати́ва (от лат. centuria praerogativa — центурия, имевшая право предложения законов) — в узком смысле — преимущественное право короны, которым она пользуется помимо парламента. Так, прерогатива короны — созывать и распускать парламент, открывать и закрывать сессию, миловать преступников и т. д. В широком смысле — преимущественное право вообще; исключительное право осуществлять какую-либо деятельность, принадлежащее определённому государственному органу или должностному лицу; право кого-либо на какие-либо действия; преимущество, которым кто-либо обладает перед другими.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Учение о суверенитете парламента в той или иной форме признавалось большинством английских юристов XIX в. Так, например, А. Дайси пишет: «Это учение о законодательном верховенстве парламента есть краеугольный камень всего нашего государственного права»[33]. Перечисляя ряд прерогатив парламента, он замечал, что нет ни лица, ни учреждения, за которыми бы английский закон признавал право преступать или не исполнять законодательные акты парламента, и указывал на три отличительные, по его мнению, черты парламентского верховенства: право законодательного учреждения свободно изменять основные законы; отсутствие всякого юридического различия между конституционными и другими законами; отсутствие всякой власти, имеющей право объявлять парламентские акты недействительными или не соответствующими конституции.

О. Н. Булаков, Двухпалатный парламент Российской Федерации, 2003

Монархии бывают двух видов: абсолютные и ограниченные. При абсолютной монархии монарх обладает неограниченной властью в стране, осуществляет законодательную власть, руководство органами исполнительной власти, контролирует правосудие и, как правило, выступает в качестве его высшей инстанции. Например, согласно Воинскому уставу Петра 1, государь является самовластным монархом, который никому на свете о своих делах отвечать не должен. В условиях абсолютной монархии могут сохраняться представительные органы, которые фактически никакой властью не обладают. Таков был парламент Франции после роспуска Генеральных Штатов. Согласно королевскому эдикту 1641 г., король Франции запрещал ему принимать участие в делах, которые могут касаться государства, администрации и правительства, поскольку все эти дела составляли прерогативу короля и его преемников. Король сохранял за собой право спрашивать мнение парламента относительно государственных дел в случаях, когда найдет такой совет необходимым и полезным для блага страны.

В. М. Сырых, Теория государства и права: Учебник для вузов, 2006

Локк, хотя и отстаивал теорию разделения властей, исходил, однако, из того, что король имеет некую самостоятельную законодательную власть – прерогативу. Он писал: «Некоторые предметы необходимо предоставить рассмотрению тех, кто наделен властью исполнительной». Прерогатива короля, по мнению Локка, заключает в себе право устанавливать общие правила (власть действовать по усмотрению вне предписаний закона). По его мнению, особенность исполнительной власти заключается не в том, что она действует в частных случаях, а в том, что она постоянно действует в противоположность законодательной власти, потребность в действии которой является лишь время от времени, периодически.[248] За прерогативу короля в Англии высказывался не только Локк, но и Блекстон, Мильтон и др.

М. Д. Шаргородский, Избранные работы по уголовному праву, 2003

Локк, хотя и отстаивал теорию разделения властей, исходил, однако, из того, что король имеет некую самостоятельную законодательную власть – прерогативу. Он писал: «Некоторые предметы необходимо предоставить рассмотрению тех, кто наделен властью исполнительной». Прерогатива короля, по мнению Локка, заключает в себе право устанавливать общие правила (власть действовать по усмотрению вне предписаний закона). По его мнению, особенность исполнительной власти заключается не в том, что она действует в частных случаях, а в том, что она постоянно действует в противоположность законодательной власти, потребность в действии которой является лишь время от времени, периодически.[109] За прерогативу короля в Англии высказывался не только Локк, но и Блекстон, Мильтон и др.

М. Д. Шаргородский, Избранные труды, 2004

Типичным примером подобного политико-правового гибрида является форма правления Малайзии. По действующей ныне Конституции Малайзия представляет собой редкую разновидность конституционной монархии – выборную (или избирательную) монархию. Глава Малайзийской Федерации является монархом (официальное наименование – Янг ди-Пертуан Агонг), но он получает свою власть не в порядке престолонаследия, а избирается сроком на 5 лет (в порядке очередности) Советом правителей, состоящим из правителей входящих в федерацию 9 монархических государств[48]. Главой государства может быть избран правитель одного из монархических государств, достигший совершеннолетия, если Совет правителей подаст за него большинство голосов. Янг ди-Пертуан Агонг может уйти в отставку, может быть отстранен от должности Советом правителей и теряет свою должность в том случае, если перестает быть правителем государства. Глава государства получает содержание по цивильному листу, утверждаемому парламентом, а также имеет ряд других прерогатив и привилегий, принадлежащих обычно конституционному монарху. Янг ди-Пертуан Агонг обладает обычными полномочиями парламентарного монарха. Юридически он – глава исполнительной власти, но все исходящие от него акты нуждаются в контрасигнатуре соответствующего министра, который и несет за них ответственность. Монарху Малайзии принадлежит право созыва парламента, он может прервать сессию, распустить парламент, но все это делается не в силу его дискреционных полномочий, а по совету Кабинета. В том же порядке он осуществляет право вето и обращается к парламенту с посланиями. Согласно букве Конституции Янг ди-Пертуан Агонг назначает премьер-министра, а по его совету – министров, но это чисто формальное положение, так как правительство Федерации

А. А. Мишин, Конституционное (государственное) право зарубежных стран, 2010

Но и после установления парламентаризма не приходится говорить о подлинном верховенстве нижней палаты ни в Англии, ни в других буржуазных парламентарных странах, поскольку сохранены значительные элементы формального разделения властей в виде неответственности главы государства, права роспуска, а также независимой верхней палаты. Если даже считать, что прерогатива короля полностью находится в распоряжении парламента, то все же остается весьма проблематичным юридическое право парламента сделать свои полномочия постоянными или вовсе ликвидировать одну из своих частей, например королевскую власть, без ее согласия.

И. Д. Левин, Суверенитет, 2003

Большинство германских государей стремилось возродить абсолютистские порядки, безраздельно повелевать своими подданными. В странах Германского союза почти повсеместно восторжествовала реакция. В 1819 г. в Карлсбаде состоялся съезд министров, представлявших главнейших немецких суверенов. Рядом решений он поставил под строгий надзор университеты, ликвидировал их автономию, запретил тайные общества и студенческие союзы, установил цензуру газет и книг. Была создана Майнцская центральная следственная комиссия для изучения вопроса «об источниках и разветвлениях революционных происков и демагогических обществ», т. е. в целях контроля за деятельностью демократов. В 1824 г. карлсбадским постановлениям придали статус постоянных, фактически они действовали до 1848 г. Абсолютной монархией осталась Пруссия. Ее короли Фридрих Вильгельм III, а затем и Фридрих Вильгельм IV не допускали мысли о возможности поступиться хотя бы частью своих прерогатив. Как отмечает А. Лихтенберже, «в особенности Фридрих Вильгельм IV представляет собой законченный тип монарха Божьей милостью. Он поистине смотрит на себя, как на посредника, через которого Господь являет народу свою волю. Превыше всего он ставит воспринятое им божественное внушение и представляет себе, что не исполнил бы своей основной обязанности, если при решении важных вопросов он положился бы на мудрость своих советников или <…> внял голосу народа» [545, с. 75]. Это объясняет, почему Фридрих Вильгельм III, обязавшийся в мае 1815 г. даровать стране конституцию и созвать ландтаг, так и не сделал этого, а Фридрих Вильгельм IV решился преобразовать местные ландтаги в общегосударственный, но с совещательными функциями, только в феврале 1847 г.

И. Р. Чикалова, Партии, профессиональные союзы, женские организации Франции, Германии, Великобритании (1815–1914), 2015

Вступая в гражданско-правовые отношения, Российская Федерация, ее субъекты (республики, края, области, автономные округа), муниципальные образования не перестают быть носителями публичной власти со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями конституционного (административного) характера, а наделяются некоторыми свойствами (признаками) юридического лица, предусмотренными нормами гражданского права, необходимыми для участия субъектов публичного права в имущественном обороте. Как справедливо замечает Д. В. Пятков, государство добровольно в силу закона ограничивает свои властные (имперские) полномочия в момент вступления в гражданские правоотношения, не допускает их при реализации этих правоотношений, сохраняя при этом все признаки властных (административных) полномочий за пределами гражданских правоотношений.[12] В. П. Звеков совершенно верно подчеркивает, что «особые качества правосубъектности государства, проистекающие от объединения в одной структуре и политической организации, облеченной властными прерогативами, и субъекта хозяйствования, не должны изменять природу регулируемых гражданским правом отношений, в которых участвует государство, превращать их в “смешанные” отношения, с элементами власти и подчинения, – в противном случае “исчезает” рынок и разрушается его гражданско-правовая основа».[13]

Ю. Н. Андреев, Участие государства в гражданско-правовых отношениях, 2005

Участие государства в гражданско-правовых отношениях, предполагающих гражданско-правовую ответственность всех участников этих отношений, включая и государство, имеет некоторые особенности, обусловленные самой природой государства – носителя суверенных прав. Вступая в гражданско-правовые отношения (включая и деликтные), Российская Федерация, ее субъекты (республики, края, области, автономные округа), муниципальные образования не перестают быть носителями публичной власти, но наделяются признаками юридического лица, предусмотренными нормами гражданского права и необходимыми государству (публично-правым образованиям) для его участия в имущественном обороте (деликтных обязательствах). Как правильно замечает Д. В. Пятков, государство добровольно в силу закона ограничивает свои властные (имперские) полномочия в момент вступления в гражданские правоотношения, сохраняя при этом все признаки властных (конституционных, административных) полномочий за пределами гражданских правоотношений.[7] В. П. Звеков совершенно верно подчеркивает, что «особые качества правосубъектности государства, проистекающие от объединения в одной структуре и политической организации, облеченной властными прерогативами, и субъекта хозяйствования не должны изменять природу регулируемых гражданским правом отношений, в которых участвует государство, превращать их в смешанные отношения власти и подчинения, – в противном случае исчезает рынок и разрушается его гражданско-правовая основа».[8]

Ю. Н. Андреев, Гражданско-правовая ответственность государства по деликтным обязательствам: Теория и судебная практика, 2006

Применение как форма реализации права всегда носит активный, творческий, государственно-властный, организующий характер и осуществляется компетентными государственными органами, должностными лицами, общественными объединениями в установленном законодательством процессуальном порядке. Применение административно-правовых норм заключается в действиях соответствующих государственных органов, общественных организаций, должностных лиц по соотнесению конкретного юридического факта с административно-правовой нормой и принятием должного государственно-властного решения. Практически применение выражается в издании полномочным органом (должностным лицом) индивидуальных юридических актов применительно к конкретным административным делам (приказ о назначении на должность, об увольнении, решение по жалобе гражданина, постановление о наложении административного взыскания). Правоприменение является прерогативой субъектов исполнительной власти и судов, неотъемлемой частью всей управленческой деятельности и правосудия. Именно поэтому граждане не имеют полномочий по применению административно-правовых норм.

В. И. Кайнов, Административное право, 2011

Из таблицы следует, что количество субъектов канадской федерации к середине прошлого века увеличилось в полтора раза по сравнению со временем образования доминиона. Казалось бы, количество применения федерального вето против провинциальных статутов и число резервирования центром санкции должно было неуклонно возрастать. Закрепленное на конституционном уровне федеральное вето могло и теоретически должно было стать неотъемлемой составной частью отношений Оттавы и субъектов, оружием в руках центра, кровно заинтересованного в сохранении сильного централизующего начала в федерации.[201] Между тем, как видно из таблицы, использование центром федерального вето неуклонно шло на убыль. Если до 1896 г. оно было применено Оттавой против законодательства каждой провинции в среднем 10 раз,[202] то в последующее сорокалетие – менее чем 4 раза. После 1937 г. данное соотношение перестало превышать 3:1. Еще более быстрыми темпами в конституционно-правовой практике доминиона уменьшалось количество резервирования санкции провинциальными лейтенант-губернаторами. Таким образом, использование центром прерогативы резервирования санкции, некогда очень активное, к 1930-м годам сошло на нет без издания доминионом и метрополией каких-либо дополнительных актов правового регулирования. Федеральное право вето аналогичная участь постигла к 1950-м годам. С тех пор прецедентов их применения в конституционной практике Канады не встречается.

С. Ю. Данилов, Эволюция канадского федерализма, 2012

В результате воронцовский проект не вышел за рамки чисто дворянского «подтверждения о правах» и представлял собой явный компромисс с планами аристократической элиты. Лишь статья 17 заключала в себе какое-то конституционное содержание, но с другой стороны, она предоставляла слишком большие, с точки зрения Александра, прерогативы Сенату, да и формулировалось это как-то уж очень туманно.

В. Ю. Захаров, Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2, 2017

Из сказанного ясно, что при признании федеральным законодателем возможности введения отзыва должностного лица местного самоуправления решение вопроса о введении или невведении на территории того или иного субъекта Российской Федерации данной формы непосредственного народовластия является прерогативой соответствующего субъекта Российской Федерации, т. е. входит в состав его исключительной компетенции.

Н. С. Бондарь, Власть и свобода на весах конституционного правосудия: Защита прав человека Конституционным Судом Российской Федерации, 2005

Из сопоставления текста ст. 5 и 6 Федерального закона № 131-ФЗ можно сделать вывод о том, что регулирование прав, обязанностей и ответственности граждан по решению вопросов местного самоуправления – прерогатива только федеральных инстанций. Вместе с тем в других статьях Федерального закона правовое регулирование конкретных прав граждан на участие в осуществлении местного самоуправления закрепляется за органами государственной власти субъектов Федерации. В статье 33 Федерального закона № 131-ФЗ говорится, что граждане вправе участвовать в осуществлении местного самоуправления в иных (кроме тех, которые определены в данном Федеральном законе) формах, не противоречащих федеральным законам и законам субъектов Федерации. Таким образом, признается принципиальная возможность участия субъектов Федерации в законодательном регулировании права граждан на осуществление местного самоуправления, ибо использование этого права напрямую связано с реализацией форм местного самоуправления. По сравнению с Законом 1995 г. эта возможность ограничена, но не исключена. И это оправданно, поскольку право на осуществление местного самоуправления есть особое право в ряду других конституционных прав, и его регулирование не замыкается федеральным уровнем.

В. И. Васильев, Муниципальное право России, 2012

С другой стороны, защита владения должна быть установлена ради интересов общественного порядка, и в этом смысле она обеспечивает достижение двух важнейших взаимосвязанных целей публично-правовой природы: сохранение гражданского мира в обществе и соблюдение государством своей прерогативы разрешать имущественные споры, пресечение всякого рода самоуправства. Для государства и правопорядка подобна смерти передача отдельным личностям или их группам разной направленности социальной активности, инициативы в авторитетном и подлежащем безоговорочному признанию урегулировании частно-правовых споров. Уместно вспомнить высказывание Г. Ф. Шершеневича: «Чем меньшею определенностью отличается правововой порядок в данное время в данной стране, тем более основания к организации подобной облегченной защиты».[126]

А. В. Коновалов, Владение и владельческая защита в гражданском праве, 2004

Принятие данных предложений может создать благоприятную основу (разумеется, если это не будет противоречить «политической воле») для полноценного, а не имитационного развития партийной системы, поскольку представители партий в парламенте получат необходимые конституционные гарантии участия в принятии важнейших политических решений. Комплекс данных конституционно-правовых мер по самоограничению власти соответствует запросу общества на ответственное поведение ее представителей, и, в то же время, дисциплинируя их, помогает избежать саморазрушения государственной системе. Названная тенденция уже давно наметилась вместе с угасанием практики ответственного (в нравственном и правовом аспектах) осуществления властных полномочий их обладателями. Главное стратегическое преимущество проекта состоит в том, что данные предложения не требуют от представителей власти невозможного – отказаться от фактических прерогатив, с которыми они свыклись.

Коллектив авторов, Современные проблемы организации публичной власти, 2014

Нормы законов должны определять виды и необходимые ограничения прав и свобод человека и гражданина, а также, по словам Н. М. Коркунова, «установление абстрактных, руководящих правил государственной деятельности: задача государственного управления в том, чтоб направить действие власти на разрешение выдвигаемых текущей жизнью конкретных вопросов»[189]. Конкретные методы их обеспечения, определение процессуального порядка применения, реализации, прекращения административного воздействия — прерогатива исполнительной власти, поскольку ее акты – «постановления, которые, не вводя никакой существенной перемены, учреждают только образ исполнения законов»[190].

Д. В. Осинцев, Методы административно-правового воздействия, 2005

Из такой же позиции понимания судебной и иной подведомственности исходит и Конституционный Суд РФ, о чем можно сделать вывод, проанализировав ряд его постановлений. Так, в п. 12 Постановления Конституционного Суда РФ от 20 июля 1998 г. № 12-П «По делу о проверке конституционности Федерального закона от 15 апреля 1998 года “О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации”» рассматривается вопрос о правомерности создания федерального органа по сохранению культурных ценностей, который наделяется при этом полномочиями по разрешению споров между учреждениями культуры относительно распределенных между ними перемещенных культурных ценностей. Разрешая данный вопрос, Конституционный Суд исходил из прерогативы судебных органов власти на разрешение споров. Поскольку согласно ст. 46 (ч. 1) во взаимосвязи со ст. 10, 118 и 120 (ч. 2) Конституции РФ следует, что акты органа исполнительной власти в любой момент могут быть в установленном порядке предметом судебного обжалования, Конституционный Суд посчитал, что создание такого органа с юрисдикционными полномочиями не нарушает прерогативу судебных органов власти на разрешение споров, так как его решения, в свою очередь, могут быть предметом судебного разбирательства.

К. А. Чудиновских, Подведомственность в системе гражданского и арбитражного процессуального права, 2004

На одной иерархической ступени с конституционными законами находятся международные договоры. Разница между правовыми системами заключается только в том, что в одних странах силу внутренних законов превышают любые нормы конкретных договоров, как, например, во Франции, в других – такой прерогативой обладают лишь «общие принципы международного права», как в Германии. Но в обоих случаях речь идет о соотношении международных норм с обыкновенными, а не с конституционными законами.

А. В. Егоров, Сравнительное правоведение, 2015

1. Политические цели руководителей всех уровней и рангов иногда вступают в противоречие с Конституцией, нарушая которую, они действуют и вопреки аксиом теории конституционализма, государственно-правовой культуры. За примерами далеко ходить не надо. В 1991 году Б. Н. Ельцин подписал минские и алма-атинские соглашения о СНГ от имени Российской Федерации, тогда как наше государство официально именовалось РСФСР. Эту позицию Президента 25 декабря 1991 года с подачи Р. И. Хасбулатова поддержал Верховный Совет РСФСР, принял блиц-закон «Об изменениях наименования государства Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика» в Российскую Федерацию, на что Президент и Верховный Совет не имели права. Как известно, по прежней Конституции это была исключительная прерогатива Съезда народных депутатов РСФСР. Названными акциями была нарушена не только статья 104 действующей тогда Конституции, но изменялось и ее название и всех высших органов государства.

А. В. Зиновьев, Конституционное право России, 2010

Правосудие – прерогатива суда (его исключительные полномочия, никому не передаваемые даже для рассмотрения единственного уникального дела.

Э. М. Мурадьян, Ходатайства, заявления и жалобы, 2009

Принятие законодательства о правах иностранцев осталось прерогативой федеральных органов Союза ССР.

И. В. Дробязкина, Международный гражданский процесс, 2005

Федеральный закон закрепляет порядок участия законодательного органа государственной власти в формировании органов исполнительной власти в субъекте РФ: законодательный орган может принимать участие в формировании высшего исполнительного органа власти, в утверждении или согласовании назначения на должность отдельных должностных лиц высшего исполнительного органа, а также в согласовании назначения на должность руководителей территориальных органов федеральных органов исполнительной власти в случаях, предусмотренных федеральным законом. Возможность участия законодательного органа субъекта РФ в согласовании назначения на должность руководителей территориальных органов федеральных органов рассматривал еще в 2000 году Конституционный Суд РФ[56]: «…если на соответствующие территориальные органы федеральных органов исполнительной власти возлагаются полномочия РФ по вопросам совместного ведения, то по смыслу… Конституции РФ федеральный законодатель вправе предусмотреть возможность согласования с законодательным органом субъекта РФ назначения на должность руководителей территориальных органов федеральных органов исполнительной власти, поскольку такие должностные лица призваны обеспечивать разграничение полномочий органов исполнительной власти по предметам совместного ведения на всех уровнях (этим не затрагиваются прерогативы РФ), в конечном счете самостоятельно решать данный вопрос при условии использования установленных Конституцией РФ и федеральным законом необходимых согласительных и юрисдикционных процедур…».

Коллектив авторов, Организация государственной власти в России и зарубежных странах. Учебно-методический комплекс, 2014

Родовым, общим для всех форм государственного устройства, в том числе и для Российской Федерации, является понятие «государство». Именно с ним связаны такие категории, как суверенитет (свойство государственной власти, а не федерации); верховенство государственной власти на всей территории федерального государства; верховенство федерального закона государства (и вытекающей из этого прерогативы федеральных органов государственной власти отменить противоречащие федеральному закону подзаконные акты); единство системы органов государственной и исполнительной властей на основе отношений «власти – подчинения»; федеральная собственность; федеральные налоги; государственная целостность, государственная территория; гражданство и др.[212]

С. Н. Чернов, Конституционно-правовое регулирование отношений между Российской Федерации и ее субъектами, 2004

Правовое регулирование базового блока полномочий органов судебной власти содержится в ст. 118 Конституции РФ, которая определяет, что осуществление правосудия по гражданским, административным, уголовным делам является исключительной прерогативой судебных органов. Это положение, рассматриваемое во взаимосвязи с установлениями ст. 46 Конституции РФ о гарантированности судебной защиты, также представляет собой исключительное полномочие судебных органов.

А. А. Гравина, Конституционные принципы судебной власти Российской Федерации, 2011

Отчасти подтверждает принятую позицию вышеуказанное постановление Пленума Верховного Суда, где достаточно категорично указывается на нормативную форму существования той части общепризнанных принципов и норм международного права, которая включена в российскую правовую систему: «Судам при осуществлении правосудия надлежит исходить из того, что общепризнанные принципы и нормы международного права, закрепленные в международных пактах, конвенциях и иных документах, являются в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации составной частью ее правовой системы». Однако В. А. Толстик справедливо обращает внимание на некорректность того, что Пленум Верховного Суда Российской Федерации дает толкование Конституции Российской Федерации, отмечая, что последнее является исключительной прерогативой Конституционного Суда Российской Федерации[114].

И. А. Антонов, Нравственно-правовые критерии уголовно-процессуальной деятельности следователей, 2003

♦ парламентарная – президент является только конституционным главой государства и его полномочия в системе высшей исполнительной власти жестко ограничены прерогативами премьер-министра, определяющего курс правительства, которое подотчетно парламенту;

Я. С. Яскевич, Политология. Практикум, 2015

В Конституции РФ записано, что установление таможенных границ, пошлин, сборов и каких-либо препятствий для свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств недопустимо, то есть таможенное право – прерогатива государства. Только государство вправе устанавливать таможенные законы, вырабатывать таможенную политику. Важнейший принцип таможенного права: это монополия государства. Государство имеет право создавать таможенные органы и через них проводить внешнеэкономическую политику, с одной стороны, стремясь к оптимизации внешнеторговых отношений, с другой – препятствуя негативным воздействиям, мешающим развитию отечественной экономики.

А. В. Дмитриев, Таможенное право. Шпаргалки, 2011

б) приостанавливать и отменять акты исполнительной власти законодательная власть не вправе: это прерогатива самих органов исполнительной власти (Президента, Правительства и т. д.);

С. Е. Великанова, Административное право. Ответы на экзаменационные билеты, 2009