Неточные совпадения
Пробираясь берегом к своей
хате,
я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу,
и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу;
я подкрался, подстрекаемый любопытством,
и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову,
я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось,
и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав
мою русалку.
— Оно бы
и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка
не поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же
я только что из шинка. — Мы отнесем его в
мою хату. Нам никто
не помешает: жинки нет дома.
— О,
не дрожи,
моя красная калиночка! Прижмись ко
мне покрепче! — говорил парубок, обнимая ее, отбросив бандуру, висевшую на длинном ремне у него на шее,
и садясь вместе с нею у дверей
хаты. — Ты знаешь, что
мне и часу
не видать тебя горько.
Будет же,
моя дорогая рыбка, будет
и у
меня свадьба: только
и дьяков
не будет на той свадьбе; ворон черный прокрячет вместо попа надо
мною; гладкое поле будет
моя хата; сизая туча —
моя крыша; орел выклюет
мои карие очи; вымоют дожди козацкие косточки,
и вихорь высушит их.
Но дойти до
хаты было
не так-то легко. Каждую минуту
я увязал в трясине. Сапоги
мои набрали воды
и при каждом шаге громко хлюпали; становилось невмочь тянуть их за собою.
Как только представятся
мне вместо
моей хаты,
моего леса
и моей любви эти гостиные, эти женщины с припомаженными волосами над подсунутыми чужими буклями, эти неестественно шевелящиеся губки, эти спрятанные
и изуродованные слабые члены
и этот лепет гостиных, обязанный быть разговором
и не имеющий никаких прав на это, —
мне становится невыносимо гадко.
Я до сих пор
не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но душа
моя полна еще до сих пор жалости,
и чувства
мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне опустелое жилище
и увижу кучу развалившихся
хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик, —
и ничего более. Грустно!
мне заранее грустно! Но обратимся к рассказу.
— А
мне что? — сказал мельник. —
Мне от нее ни горечи, ни услады
не нужно, потому что
я вам
не ровня.
Мне мои деньги подай, старая, то
я на вашу
хату и глядеть
не стану.
А надо вам сказать, что наш мельник уже давно узнал, кого это приволок из города жидовский Хапун. А узнавши — обрадовался
и повеселел: «А слава ж тебе, господи, — сказал он про себя, — таки это
не кто иной, только наш ново-каменский шинкарь! Ну, что-то будет дальше, а только кажется
мне так, что в это дело
мне мешаться
не следует, потому что две собаки грызутся, третьей приставать незачем… Опять же
моя хата с краю,
я ничего
не знаю… А если б
меня тут
не было!..
Не обязан же
я жида караулить…»
— Ну, теперь они далеко! Поминай Янкеля как звали… Вот штука, так штука! Если эту штуку кому-нибудь рассказать, то, пожалуй, брехуном назовут. Да
мне об этом, пожалуй,
и говорить
не стоит… Еще скажут, что
я… Э, да что тут толковать! Когда бы
я сам жида убил или что-нибудь такое, а тут
я ни при чем. Что
мне было мешаться в это дело?
Моя хата с краю,
я ничего
не знаю. Ешь пирог с грибами, а держи язык за зубами; дурень кричит, а разумный молчит… Вот
и я себе молчал!..
— Вот оно что: одного унес, за другим прилетел… Ну,
моя хата с краю!.. Засватал чорт жида, — мельнику досталось приданое; теперь сватает мельника, а приданое —
мне. Солдат кому ни служит, ни о ком
не тужит. Выручка на руках, пожалуй, можно
и самому за дело приняться.
Не станет теперь Харька Трегубенка, а будет Харитон Иванович Трегубов. Только уж
я не дурак: ночью на плотину
меня никакими коврижками
не заманишь…
— Ах, боже
мой, боже ж
мой, — растерянно причитал Грицко. — Вот только, только —
и часу
не будет… Сам пришел под
хату к Кузьме Борийчуку, вызвал Кузьму
и каже: «Вяжите
меня, бо
я свою жинку забил геть до смерти!., секирой…»
Я и Ониську бачил, тату… Ку-у-да!.. Вже
и не дышит… Мозги вывалились… Люди говорят, что он фершала с ней застал…
— Да,
мне приходилось на
моем веку скакать на перекладных, ночевать в литовской курной
хате, обедать в жидовской корчме, зябнуть на морозе или мокнуть под дождем на лосиной охоте,
и такие резкие перемены нимало
не беспокоят.
Я переношу их как добрый хлопец. Нервы у
меня сильные.
—
Не говори!
Не уговаривай
меня и не говори, а то
меня еще хуже злость разбирает. Вы бросили
мою бедную девочку, бросили ее на произвол ее девичьему разуму
и отошли к сторонке,
и любуются: дескать, наша
хата с краю,
я ничего
не знаю, иди себе, бедняжка, в болото
и заливайся.
—
Не к добру привез
я сюда эту барыню! — ворчал он про себя. — Да
мне что ж…
Моя хата с краю,
я ничего
не знаю… Если что, скажу, что выпустил у высокого дома, наше дело подневольное, где прикажут, там
и высаживай, — продолжал он рассуждать сам с собой. — А то упрусь, запамятовал да
и шабаш.