Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили в первый день спросить обед, а на другой день только закусили семги и потом
пошли всё в
долг брать.
Его понятие о"
долге"не
шло далее всеобщего равенства перед шпицрутеном; [Шпицру́тены (нем.) — длинные гибкие прутья, которыми секли осужденных солдат, прогоняемых сквозь строй.] его представление о «простоте» не переступало далее простоты зверя, обличавшей совершенную наготу потребностей.
— Если б это была вспышка или страсть, если б я испытывал только это влечение — это взаимное влечение (я могу сказать взаимное), но чувствовал бы, что оно
идет в разрез со всем складом моей жизни, если б я чувствовал, что, отдавшись этому влечению, я изменяю своему призванию и
долгу… но этого нет.
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему
идти вперед, и после
долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси:
долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а
идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
— Какое поправит! — сказал Хлобуев, махнувши рукой. — Все
пойдет на уплату необходимейших
долгов, а затем для себя не останется и тысячи.
Тогда, казалось ему, все бы устроилось как следует, и хозяйство бы
пошло, и прорехи все бы заплатались, и доходы можно учетверить, и себя привести в возможность выплатить все
долги.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других
долгов,
Кто
славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.
Но наконец она вздохнула
И встала со скамьи своей;
Пошла, но только повернула
В аллею, прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени,
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я;
Мне должно после
долгой речи
И погулять и отдохнуть:
Докончу после как-нибудь.
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел всё это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу;
Цензуре
долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам;
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне
славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
Кошевой по
долгу пойдет с одной половиною за татарами, а другая половина выберет себе наказного атамана.
Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и
пошел за моим
долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять. «Воля ваша, — сказал он. — Коли уж мне и вмешаться в это дело, так разве
пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по
долгу службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу: не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры…»
— Вот это уж наши поля
пошли, — проговорил он после
долгого молчания.
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению, не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они
шли во все стороны, наполняя воздух шумом своих голосов, и по веселым голосам ясно было: люди довольны тем, что исполнили свой
долг.
«Как можно! А как не отдашь в срок? если дела
пойдут плохо, тогда подадут ко взысканию, и имя Обломова, до сих пор чистое, неприкосновенное…» Боже сохрани! Тогда прощай его спокойствие, гордость… нет, нет! Другие займут да потом и мечутся, работают, не спят, точно демона впустят в себя. Да,
долг — это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
Между тем он учился, как и другие, как все, то есть до пятнадцати лет в пансионе; потом старики Обломовы, после
долгой борьбы, решились
послать Илюшу в Москву, где он волей-неволей проследил курс наук до конца.
— Жизнь —
долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже
долг: мне как будто Бог
послал ее, — досказала она, подняв глаза к небу, — и велел любить.
Этот
долг можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, Боже мой, как все может переменить вид в одну минуту! А там, в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк; да, наконец, Штольцу напишет: тот даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на
славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! Вот оно, счастье!.. Как это все ему в голову не пришло!
Она
шла еще тише, прижималась к его плечу и близко взглядывала ему в лицо, а он говорил ей тяжело и скучно об обязанностях, о
долге. Она слушала рассеянно, с томной улыбкой, склонив голову, глядя вниз или опять близко ему в лицо, и думала о другом.
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке
славыЕй дан учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но в искушеньях
долгой кары
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
— Уехал бы сегодня же отсюда, и в гусары
пошел бы, и
долгов наделал бы, совсем пропал бы!
Когда же приспело время ее, внял наконец Господь их молитвам и
послал им сына, и стал Максим Иванович, еще в первый раз с тех пор, светел; много милостыни роздал, много
долгов простил, на крестины созвал весь город.
За границей, после
долгого, впрочем, времени, он вдруг полюбил опять маму заочно, то есть в мыслях, и
послал за нею.
А здесь дни за днями
идут, как близнецы, похожие один на другой, жаркие, страстные, но сильные, ясные и безмятежные — в течение
долгих месяцев.
Но путешествие
идет к концу: чувствую потребность от дальнего плавания полечиться — берегом. Еще несколько времени, неделя-другая, — и я ступлю на отечественный берег. Dahin! dahin! Но с вами увижусь нескоро: мне лежит путь через Сибирь, путь широкий, безопасный, удобный, но
долгий,
долгий! И притом Сибирь гостеприимна, Сибирь замечательна: можно ли проехать ее на курьерских, зажмуря глаза и уши? Предвижу, что мне придется писать вам не один раз и оттуда.
30. Но тот не захотел, а
пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст
долга.
Погода переменилась.
Шел клочьями спорый снег и уже засыпал дорогу, и крышу, и деревья сада, и подъезд, и верх пролетки, и спину лошади. У англичанина был свой экипаж, и Нехлюдов велел кучеру англичанина ехать в острог, сел один в свою пролетку и с тяжелым чувством исполнения неприятного
долга поехал за ним в мягкой, трудно катившейся по снегу пролетке.
— Заводы
пошли по цене казенного
долга, а наследникам дали отступных, кажется, тысяч сорок…
Привалов забылся только к самому утру тяжелым и беспокойным сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же
идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая дела в
долгий ящик.
Ведь ограбили же вас, сирот; отец оставил вам Шатровские заводы в полном ходу; тогда они больше шести миллионов стоили, а теперь, если
пойдут за
долг с молотка, и четырех не дадут.
— Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все
пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный
долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел сам…
То, что ты не принял большой крестной муки, послужит только к тому, что ты ощутишь в себе еще больший
долг и этим беспрерывным ощущением впредь, во всю жизнь, поможешь своему возрождению, может быть, более, чем если б
пошел туда.
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже
пошли ей в приданое, он
долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Когда после
долгого пути вдруг перед глазами появляются жилые постройки, люди, лошади и собаки начинают
идти бодрее. Спустившись с террасы, мы прибавили шагу.
После короткого отдыха у туземцев на Кусуне я хотел было
идти дальше, но они посоветовали мне остаться у них еще на день. Удэгейцы говорили, что после
долгого затишья и морочной погоды надо непременно ждать очень сильного ветра. Местные китайцы тоже были встревожены. Они часто посматривали на запад. Я спросил, в чем дело. Они указали на хребет Кямо, покрытый снегом.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять
шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес начал редеть; тропа поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам лодку. Наше
долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже было
идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Он
шел на это дело не то чтобы спокойно, а самоуверенно, бесповоротно, как
идет человек, повинующийся чувству
долга.
Аннушка проворно ушла в лес. Касьян поглядел за нею вслед, потом потупился и усмехнулся. В этой
долгой усмешке, в немногих словах, сказанных им Аннушке, в самом звуке его голоса, когда он говорил с ней, была неизъяснимая, страстная любовь и нежность. Он опять поглядел в сторону, куда она
пошла, опять улыбнулся и, потирая себе лицо, несколько раз покачал головой.
— И
пошел. Хотел было справиться, не оставил ли покойник какого по себе добра, да толку не добился. Я хозяину-то его говорю: «Я, мол, Филиппов отец»; а он мне говорит: «А я почем знаю? Да и сын твой ничего, говорит, не оставил; еще у меня в
долгу». Ну, я и
пошел.
Тропа
долгое время
идет по хребту Сихотэ-Алинь, затем спускается в долину Дунбейцы (северо-восточный приток Ли-Фудзина) и направляется по ней до истоков.
Дерсу был сговорчив. Его всегда можно было легко уговорить. Он считал своим
долгом предупредить об угрожающей опасности и, если видел, что его не слушают, покорялся,
шел молча и никогда не спорил.
Когда на другой день я поднялся, солнце было уже высоко. Напившись чаю, мы взяли свои котомки и
пошли к перевалу. Здесь тропа
долгое время
идет по хребту, огибая его вершины то с одной, то с другой стороны. Поэтому кажется, что она то подымается, то опускается и как будто пересекает несколько горных отрогов.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и
пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро
Долгое, справа — цепь размытых холмов, за ними — море. Не заметив ничего подозрительного, я хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу, и дойти по нему до реки Тхетибе.
Отдохнув немного, мы
пошли дальше. Через час пути тропа привела нас к озерам. Их было 3: Малое, Среднее и
Долгое. Последнее было 3 км длиной.
Она
долгое время
шла в желательном для нас направлении, но потом вдруг круто повернула назад.
Около болот тропа разделилась. Одна
пошла влево к горам, а другая по намывной полосе прибоя. Эта последняя привела нас к небольшой, но глубокой протоке, которой озеро
Долгое сообщается с морем.
— Скоро? Нет, мой милый. Ах какие
долгие стали дни! В другое время, кажется, успел бы целый месяц пройти, пока
шли эти три дня. До свиданья, мой миленький, нам ведь не надобно долго говорить, — ведь мы хитрые, — да? — До свиданья. Ах, еще 66 дней мне осталось сидеть в подвале!
У одного студента — романтизм, у Дмитрия Сергеича — схематистика, у другого студента — ригоризм; разумеется, постороннему человеку трудно выдержать такие разыскиванья
дольше пяти минут, даже один из споривших, романтик, не выдержал больше полутора часов, убежал к танцующим, но убежал не без
славы.
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и
дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: «
слава богу, счастливо было,
слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.