Неточные совпадения
Въехав прямо в
речку и миновав множество джонок и яликов, сновавших взад и вперед, то с кладью, то с пассажирами, мы вышли на набережную, застроенную каменными лавками, совершенно похожими на наши гостиные дворы: те же арки, сквозные лавки, амбары, кучи тюков, бочки и т. п.; тот же
шум и движение.
По мере того как мы подвигались книзу, ручей становился многоводнее. Справа и слева в него впадали такие же ручьи, и скоро наш ручей стал довольно большой горной
речкой. Вода с
шумом стремилась по камням, но этот
шум до того однообразен, что забываешь о нем и кажется, будто в долине царит полная тишина.
На Имане, как на всех горных
речках, много порогов. Один из них, тот самый, который находится на половине пути между Сидатуном и Арму, считается самым опасным. Здесь
шум воды слышен еще издали, уклон дна реки заметен прямо на глаз. С противоположного берега нависла скала. Вода с пеной бьет под нее. От брызг она вся обмерзла.
Разумеется, ученики катались в лодках и купались в
речках или под мельничными шлюзами с их брызгами и
шумом…
Еще десять верст — впереди
речка. На
речке плотина, слышен
шум падающей воды, двигающихся колес, на берегу, в лощинке, ютится красивая, вновь выстроенная мельница.
И показалось нашим, привыкшим только к
шуму родного бора, да к шепоту тростников над тихою
речкой Лозовою, да к скрипу колес в степи, — что они теперь попали в самое пекло.
При устьях впадающих
речек и ручьев всегда держится мелкая рыбешка, а около нее держатся все породы хищных рыб: щуки, жерихи, судаки, окуни и даже головли, которые, несмотря на свою нехищную, по-видимому, породу очень охотно глотают маленьких рыбок. В глубоких ямах, выбиваемых паденьем полой воды под вешняками или скрынями, всегда водится много крупной рыбы. Под
шумом воды, падающей с мельничных колес, также всегда стоит рыба, хотя и не так крупная.
Удить форель в
речках незапруженных и мелких, следовательно совершенно прозрачных, надобно с величайшею осторожностью: малейший
шум, человеческая тень, мелькнувшая на поверхности воды, мгновенно заставят спрятаться под берег или корни дерев пугливую рыбу, из-под которых она не выходит иногда по нескольку часов.
Параша. Нет, не говори, я знаю, что ты только для меня пошел. Как у меня голова… руки и ноги точно не свои, и как будто забытье. И в голове-то
шум, а ничего у меня не болит, и так мне хорошо, приятно, только как будто вот что-то мне представляется, — что такое? Гудит, гудит, точно вот
речка по камням, или мельница… Дурно мне, Гаврюша, дурно!
Эти скромные картины русской ранней весны превосходны, весело зеленеющие озими играют на солнце; поднятый к яровому посеву тучный чернозем лежит как бархат и греется, тихие ручейки и
речки то мелькают в перелогах, как волшебные зеркала в изумрудных рамах, то вьются как ленты, отражая в себе облака, — грунтовые дороги обсохли, но еще не завалены пылью — езда по ним удобна и приятна: копыта бегущих коней не пылят и стучат мягко, колеса катят совсем без
шуму, и след позади только маслится…
Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошел к
речке смыть с себя сажу. Идет да посвистывает, а тут слышит — страшный
шум. Что такое случилось? А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби. Все шумят, орут, хохочут — ничего не разберешь.
Но порою, и всё чаще, Артамоновым овладевала усталость, он вспоминал свои детские годы, деревню, спокойную, чистую
речку Рать, широкие дали, простую жизнь мужиков. Тогда он чувствовал, что его схватили и вертят невидимые, цепкие руки, целодневный
шум, наполняя голову, не оставлял в ней места никаким иным мыслям, кроме тех, которые внушались делом, курчавый дым фабричной трубы темнил всё вокруг унынием и скукой.