Неточные совпадения
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки
широкой,
Ради славного труда…
Райский бросил взгляд на
Волгу, забыл все и замер неподвижно, воззрясь в ее задумчивое течение, глядя, как она раскидывается по лугам
широкими разливами.
С одной стороны
Волга с крутыми берегами и Заволжьем; с другой —
широкие поля, обработанные и пустые, овраги, и все это замыкалось далью синевших гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть города. Воздух свежий, прохладный, от которого, как от летнего купанья, пробегает по телу дрожь бодрости.
«Лена, значит,
шире к той стороне, к нагорной, как
Волга», — заключил я про себя.
…В «гранит одетая» Москва-река окаймлена теперь тенистыми бульварами. От них сбегают
широкие каменные лестницы. Скоро они омоются новыми волнами:
Волга с каждым днем приближается к Москве.
Великорусский ум, великорусский взгляд,
Как Волга-матушка,
широкий и гульливый…
В песни говорилось про
широкое раздолье степей, про матушку-Волгу, про разгульное бурлацкое житье.
Не зорко смотрели башкирцы за своим табуном. Пришли они от
Волги до самой Рязани, не встретив нигде отпора; знали, что наши войска распущены, и не ожидали себе неприятеля; а от волков, думали, обережемся чебузгой да горлом. И четверо из них, уперев в верхние зубы концы длинных репейных дудок и набрав в
широкие груди сколько могли ветру, дули, перебирая пальцами, пока хватало духа. Другие подтягивали им горлом, и огонь освещал их скулистые лица, побагровевшие от натуги.
Все вокруг застыло в крепком осеннем сне; сквозь сероватую мглу чуть видны под горою
широкие луга; они разрезаны
Волгой, перекинулись через нее и расплылись, растаяли в туманах.
Мальчик смотрел вдоль улицы, обильно заросшей травою, и представлял себе
широкую синюю полосу
Волги. Улица — река, а пёстрые дома в садах — берега её.
Разина Стеньки товарищи славные
Волгой владели до моря
широкого…
Все-то мне грезится
Волга широкая…
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и большая, легкая и совкая костромская косовушка скользила и резала мохнатые гребни валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида. По обе стороны
Волги прорезали стены камышей в два человеческих роста вышины, то
широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Гой ты море, море синее!
Ты разгулье молодецкое!
Ты прости, моя любимая,
Красна девица-душа!
Не трепать рукою ласковой
Щеки алые твои:
А трепать ли молодцу
Мне
широким веслом
Волгу-матушку…
Путешественники стали держаться левой стороны; хотя с большим трудом, но попали наконец на прежнюю дорогу и часа через два, выехав из лесу, очутились на луговой стороне
Волги, против того места, где впадает в нее
широкая Ока. Огромные льдины неслись вниз по ее течению; весь противоположный берег усыпан был народом, а на утесистой горе нагорной стороны блестели главы соборных храмов и белелись огромные башни высоких стен знаменитого Новагорода Низовския земли.
Благодаря значению Маякина в городе и
широким знакомствам на
Волге дело шло блестяще, но ревностное отношение Маякина к делу усиливало уверенность Фомы в том, что крестный твердо решил женить его на Любе, и это еще более отталкивало его от старика.
— Ну вот, так-то лучше! Чего вы! Вот, бог даст, весна придет, на волю пойдем… Солнышко… работа вольная на
Волге будет! Что вам печалиться, вы молодой, ученый, у вас дорога
широкая. Мне о вас Размоляев давечи рассказывал. Вот моя уж песенка спета, мне и крышка тут!
Волга гораздо
шире Твер-Цы или Клязьмы; гладкая площадь моря гораздо обширнее площади прудов и маленьких озер, которые беспрестанно попадаются путешественнику; волны моря гораздо выше волн этих озер, потому буря на море возвышенное явление, хотя бы никому не угрожала опасностью; свирепый ветер во время грозы во сто раз сильнее обыкновенного ветра, шум и рев его гораздо сильнее шума и свиста, производимого обыкновенным крепким ветром; во время грозы гораздо темнее, нежели в обыкновенное время, темнота доходит до черноты; молния ослепительнее всякого света — все это делает грозу возвышенным явлением.
А услыхавшие про это сразу догадались, что Голован это сделал неспроста, а что он таким образом, изболясь за людей, бросил язве шмат своего тела на тот конец, чтобы он прошел жертвицей по всем русским рекам из малого Орлика в Оку, из Оки в
Волгу, по всей Руси великой до
широкого Каспия, и тем Голован за всех отстрадал, а сам он от этого не умрет, потому что у него в руках аптекарев живой камень и он человек «несмертельный».
Случилось это летом, в знойный день.
По мостовой
широкими клубами
Вилася пыль. От труб высоких тень
Ложилася на крышах полосами,
И пар с камней струился. Сон и лень
Вполне Симбирском овладели; даже
Катилась
Волга медленней и глаже.
В саду, в беседке темной и сырой,
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ, — предмет достойный размышленья.
Под глинистой утесистой горой,
Унизанной лачужками, направо,
Катилася
широкой пеленой
Родная
Волга, ровно, величаво…
У пристани двойною чередой
Плоты и барки, как табун, теснились,
И флюгера на длинных мачтах бились,
Жужжа на ветре, и скрипел канат
Натянутый; и серой мглой объят,
Виднелся дальний берег, и белели
Вкруг острова края песчаной мели.
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки
широкой,
Ради славного житья…
Слыхал Алексей, что перевоз через
Волгу пóд городом не совсем исправен, что паромов иной раз не хватает, оттого и обгонял он вереницу возов, тяжело нагруженных разною крестьянской кладью и медленно подвигавшихся по песчаной дороге, проложенной середь
широкой зеленой поймы.
Справивши дела Патапа Максимыча в Красной Рамени, поехал Алексей в губернский город. С малолетства живучи в родных лесах безвыездно, не видавши ничего, кроме болот да малых деревушек своего околотка, диву дался он, когда перед глазами его вдруг раскинулись и высокие крутые горы, и красавец город, и синее
широкое раздолье матушки
Волги.
Когда же пришли ко брегу, Волга-река расступалася, как
широкие врата растворялася, принимала в свое лоно людей благочестных, и шедшую за крестным ходом церковь, и по воздусям ходящую святую икону преподобного Варлаама.
Лучшие волжские лоцманá большею частью из крестьян этого села.], в
широком коричневом пальто, из-под которого выглядывали вздетая навыпуск рубашка красной александрийки и смазанные конопляным маслом кимряцкие личны́е сапоги по колена [Так называемые личные сапоги, употребляемые преимущественно простонародьем, шьются большей частью в селе Кимрах, находящемся на
Волге в Тверской губернии.
Заячьи и волчьи следы частенько пересекают тропу, иногда попадается след раздвоенных копыт дикой коровы [Так за
Волгой называют лосей.] либо
широкой лапы лесного боярина Топтыгина, согнанного с берлоги охотниками.
Слышатся в тех песнях помины про Дунай-реку, про тихий Дон, про глубокие омуты днепровские, про
широкое раздолье Волги-матушки, про московскую реку Сомородину…
Солнце давно уж играло золотистыми лучами по синеватой переливчатой ряби, что подернула
широкое лоно
Волги, и по желтым струям Оки, давно раздавались голоса на судах, на пристани и на улицах людного города, а Патап Максимыч все стоял на келейной молитве, все еще клал земные поклоны перед ликом Спаса милостивого.
И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про
Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни...
Если бы можно было очутиться где-нибудь на безлюдье, в степях, что расстилаются гладью перед Луповицами, либо заблудиться в темных заволжских лесах, либо птичкой нестись в быстрой лодке по
широкому раздолью
Волги…
Еще ниже стен виднеются кучи друг над другом возвышающихся кирпичных домов, а под ними важно, горделиво и будто лениво струится
широкая синяя
Волга.
Теперь и в зáводях этого нет, не плавают больше по
Волге Христовы кораблики, не видать на ее
широком раздолье Христовых корабельщиков — только искрами, дымом и паром дышащие пароходы летают по ней.
А за
широким раздольем
Волги иной
широкий простор расстилается.
"Лесной пожар!" — выговорил он про себя, и ладони рук у него захолодели. Заказник шел по левому берегу
Волги широкой полосой и сливался с другой лесной дачей.
А нам разве вспомнить свои снеги белые, метели завивные, или: как по матушке по
Волге, по
широкому раздолью, подымалася погодушка, ветры вольные, разгульные, бушевали по степям, ковыль-трава, братцы, расколышилась; иль красавицу чернобровую, черноокую, как по сенницам павушкой, лебедушкой похаживает, белы рученьки ломает, друга мила поминает, а сердечный милый друг не отзовется, не откликнется: он сознался со иной подруженькой, с пулей шведскою мушкетною, с иной полюбовницей, со смертью лютою; под частым ракитовым кустом на чужбине он лежит, вместо савана песком повит; не придут ни родна матушка, ни…
— Сказал тоже,
Волга, — со вздохом отвечал атаман. — Волга-то втрое
шире, коли не более, да и у волны ее звук мягкий, не так дико шумит-то матушка, как эта дикая река…
Правда, здесь нет ни могучей
Волги, ни сердитого Днепра с их
широкими, размашистыми картинами; картина Старого Города маленькая, пожалуй, даже вовсе не картина, а пейзажик, но пейзажик до бесконечности живой и веселый.