Неточные совпадения
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может
попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме
попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на
шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Кра-асивый попище, здоровенный! Стоит он пред аналоем, а из носу-то кап, кап! И не видит сраму своего. Лют был
поп, аки лев пустынный, голосище — колокол! А я его тихонько, да все
в душу, да между ребер ей словами-то своими, как
шильями!.. Он же прямо, как печь жаркая, накаляется злобой еретической… Эх, бывали дела-а!
— Танцевать не танцевать, а
в люди показаться совестно. Такие у
попов страшные бывают… Славный!.. Я ему вот когда-нибудь так
в шею накладу, — вот тебе и славный!
Однажды, когда я преднамеренно рассказывал Бедеру, что у нас при опахивании деревни от коровьей смерти зарывают
в землю черную собаку и черную кошку живыми, Бедер воскликнул: «
В такой деревне надо
попа по
шею в землю зарыть и плугом голову оторвать».
— На выдумки ловок, беда! Нож из жести оконной у него, об камень выточен. А шапку видели… на окне у него лежит? Тоже сам
сшил. Окно-то у него разбито, чорт ему кошку шальную и занеси. Он ее сцапал, содрал шкуру зубами, — вот и шапка! Иголка тоже у него имеется, нитки из тюфяка дергает… Ну, зато набожен: молитвы получше иного
попа знает. Бога у него свои, а молитвы наши… Молится, да!.. И послушен тоже… Тимошка, спой песенку! Тимошка прервал молитву, взял
в руки палку и повернулся к Михеичу.
«Долго вас помещики душили,
Становые били,
И привыкли всякому злодею
Подставлять мы
шею.
В страхе нас квартальные держали,
Немцы муштровали,
Про царей
попы твердили миру...
— Наш друг
Попов славный малый, — говорил Смирнов со слезами на глазах, — люблю я его, глубоко ценю за талант, влюблен
в него, но… знаешь ли? — эти деньги сгубят его… Он или пропьет их, или же пустится
в аферу и свернет себе
шею. Он так молод, что ему рано еще иметь свои деньги, голубчик ты мой хороший, родной мой…
— Ничего не действовало, — с грустью заключил он, — а тут раз, с месяц тому назад, подозвала меня к себе Агафониха, да и говорит: «Помочь я тебе, парень, всерьез задумала, не помогают, видно, коренья-то приворотные
в сухом виде, я твою зазнобушку
попою сегодня вечером, сама к тебе на
шею бросится…
О. Василию пришлось низко наклониться, чтобы принять исповедь калеки, и
в открыто спокойном зловонии его тела,
в паразитах, липко ползавших по его голове и
шее, как сам он ползал по земле,
попу открылась вся ужасная, не допустимая совестью постыдная нищета этой искалеченной души. И с грозной ясностью он понял, как ужасно и безвозвратно лишен этот человек всего человеческого, на что он имел такое же право, как короли
в своих палатах, как святые
в своих кельях. И содрогнулся.
Тот отвечал, что действительно у него есть зырянин,
поп Петр, который два раза ездил на проповедь и
в первый раз «все кресты раскрестил», а во второй вдвое больше крестов взял, и опять недостало, — с одного на другого на
шеи перевешивал.
Когда крестьянин Семен Мосягин трижды отбил земной поклон и, осторожно шагая, двинулся к
попу, тот смотрел на него пристально и остро и стоял
в позе, не подобающей месту: вытянув
шею вперед, сложив руки на груди и пальцами одной пощипывая бороду. Мосягин подошел вплотную и изумился:
поп глядел на него и тихо смеялся, раздувая ноздри, как лошадь.