Неточные совпадения
Пошли в угол террасы; там за трельяжем цветов, под лавровым деревом сидел у стола большой, грузный человек. Близорукость Самгина позволила ему узнать Бердникова, только когда он подошел вплоть к толстяку. Сидел Бердников, положив
локти на стол и высунув голову вперед, насколько это позволяла толстая
шея. В этой позе он очень напоминал жабу. Самгину показалось, что птичьи глазки Бердникова блестят испытующе, точно спрашивая...
Из недели в неделю, изо дня в день тянулась она из сил, мучилась, перебивалась, продала шаль, послала продать парадное платье и осталась в ситцевом ежедневном наряде: с голыми
локтями, и по воскресеньям прикрывала
шею старой затасканной косынкой.
А тут тебе на траву то обед, то завтрак принесет какая-нибудь краснощекая прислужница, с голыми, круглыми и мягкими
локтями и с загорелой
шеей; потупляет, плутовка, взгляд и улыбается…
Он охотно останавливал глаза на ее полной
шее и круглых
локтях, когда отворялась дверь к ней в комнату, и даже, когда она долго не отворялась, он потихоньку ногой отворял ее сам и шутил с ней, играл с детьми.
Позы, жесты ее исполнены достоинства; она очень ловко драпируется в богатую шаль, так кстати обопрется
локтем на шитую подушку, так величественно раскинется на диване. Ее никогда не увидишь за работой: нагибаться,
шить, заниматься мелочью нейдет к ее лицу, важной фигуре. Она и приказания слугам и служанкам отдавала небрежным тоном, коротко и сухо.
Если дети не затворят дверь за собой, он видит голую
шею и мелькающие, вечно движущиеся
локти и спину хозяйки.
Одна из них, с загорелой
шеей, с голыми
локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива… тс!.. жена чтоб не увидела, Боже сохрани!
Вдруг сзади его скрипнула дверь, и в комнату вошла та самая женщина, которую он видел с голой
шеей и
локтями.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой
шеи да голые
локти.
Она отворила дверь, и от двери отскочило несколько голов и бросилось бегом в комнаты. Он успел увидеть какую-то женщину, с голой
шеей и
локтями, без чепца, белую, довольно полную, которая усмехнулась, что ее увидел посторонний, и тоже бросилась от дверей прочь.
Она даже не радела слишком о своем туалете, особенно когда разжаловали ее в чернорабочие: платье на ней толстое, рукава засучены,
шея и руки по
локоть грубы от загара и от работы; но сейчас же, за чертой загара, начиналась белая мягкая кожа.
Его братья слушали молча, маленький — плотно сжав губы и надувшись, а средний, опираясь
локтем в колено, — наклонился ко мне и пригибал брата рукою, закинутой за
шею его.
Все они были в праздничной одежде,
шеи голые, ноги босые,
локти наруже, платье заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые, здоровье на щеках начертанное.
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил глаза, и на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой на стол, весь подался вперед, вытянул
шею и как бы все еще слушал. Тень лежала на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась, положив
локти на колена, и смотрела под ноги себе.
Вдруг сзади кто-то схватил меня за
локоть. Я обернулся: прозрачные, крылатые уши. Но они были не розовые, как обыкновенно, а пунцовые: кадык на
шее ерзал — вот-вот прорвет тонкий чехол.
Протопоп поднял ногу на ступицу и взялся рукою за грядку, в это время квартальный подхватил его под
локоть снизу, а чиновник потянул за другую руку вверх… Старик гадливо вздрогнул, и голова его заходила на
шее, как у куклы на проволочной пружине.
Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь
локтями, и так краснеет, что даже уши и
шея становятся у нее пурпуровыми.
«Одна из крестьянок, — мечтает Илья Ильич, — с загорелой
шеей, с открытыми
локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива… тс… жена чтоб не увидала, боже сохрани!» (Обломов воображает себя уже женатым)…
Она состояла из неуклюжего платья синей домотканой полосушки, прорванного на
локтях, с заплатками из белой холстины, — платья, которое снизу едва прикрывало босые ноги девочки до колен; вверху от
шеи до перехвата оно ниспадало угловатыми, широкими складками, обтягивало и обтирало ей грудь и плечи.
— Во-от он!.. — улыбается Любим. — Зда-аровый, шут… Оттопырь-ка пальцы, я его сичас… за зебры… Постой, не толкай
локтем… я его сичас… сичас, дай только взяться… Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться… Не доберешься до головы… Пузо одно только и слыхать… Убей мне на
шее комара — жжет! Я сичас… под зебры его… Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
Снимая для поклона картуз, он закрыл
локтем лицо, и губернатор увидел только его курчавый, белокурый затылок и загорелую, молодую
шею и заметил, что шагает он осторожно и неслышно, как босой, шагает и горбится и прячется в себя и спина его словно смотрит назад.
И вышли внучки, в дорогие кружева разодеты, все в цветах, ну а руки-то по
локоть, как теперь водится, голы, и
шея до плеч голая, и груди наполовину…
Укусить руки Нилова до
локтя он не мог, протянуть же морду к его лицу и плечам ему мешали пальцы, давившие его
шею и причинявшие ему сильную боль…
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал на животе у самой дороги, положив
локти на пыльные листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого
шьют дешевые мешки, лежал на спине, положив руки под голову, и глядел вверх на небо, где над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали звезды.
— Погляди-кась, дура! — зашептал Меркулов, толкая жену под
локоть и хихикая. — Сейчас видать благородного. Купец ежели что сошьет для своего мужицкого рыла, так и сносу нет, лет десять таскает, а этот уж истрепал мундир! Хоть новый
шей!
Монах остановился и, о чем-то думая, начал смотреть на нее…Солнце уже успело зайти. Взошла луна и бросала свои холодные лучи на прекрасное лицо Марии. Недаром поэты, воспевая женщин, упоминают о луне! При луне женщина во сто крат прекраснее. Прекрасные черные волосы Марии, благодаря быстрой походке, рассыпались по плечам и по глубоко дышавшей, вздымавшейся груди…Поддерживая на
шее косынку, она обнажила руки до
локтей…
Она была та, совершенно та, которую он любил, и одежда ее была та же, на полной белой
шее была нитка жемчугу, и прелестные руки были обнажены выше
локтя.
Затянутая в черное платье, с массой кружев на
шее и рукавах, с острыми,
локтями и длинными розовыми пальчиками, она напоминала портреты средневековых английских дам.
Изящный овал лица, белизна кожи и яркий румянец, горевший на полных щеках, в соединении с нежными, правильными, как бы выточенными чертами лица, густыми дугами соболиных бровей и светлым взглядом темно-карих глаз, полузакрытых густыми ресницами, высокой, статной фигурой, мягкостью очертаний открытой
шеи, стана и полных, белоснежных рук, видневшихся до
локтя из-под широкого рукава сарафана, ни единым штрихом не нарушали гармонию в этом положительном идеале русской красоты, выдающеюся представительницей которого и была княжна Евпраксия Прозоровская.
Юрка очень обрадовался. Робко взял ее за
локти, хотел поцеловать в открытую
шею. Лелька инстинктивно отшатнулась, очень резко. Постаралась загладить свою грубость, положила ему руки на плечи и поцеловала в губы.
Она была в синем бархатном платье, отделанном серебром; большие буфы-рукава оставляли обнаженными пухленькие маленькие ручки до
локтей,
шея и часть спины были открыты большим вырезом лифа, на груди которого играла всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, в форме луны. Кроме этой драгоценности, в маленьких розовеньких ушках Фанни Викторовны блестели великолепные солитеры, в волосах дорогая бриллиантовая звездочка, на обеих ручках звенели браслеты, а пальчики были унизаны кольцами с драгоценными камнями.
На
шее горело всеми огнями радуги великолепное ожерелье из бриллиантов чистейшей воды. На руках были дорогие браслеты, надетые поверх светлых перчаток, затягивавших крошечные ручки до самого
локтя и обнаруживавших поразительную белизну остальной части руки. Это чудное, идеальное, дышащее неподдельной чистотой существо составляло резкий контраст с нескромными выражениями чересчур смелых взглядов более или менее усталых, с искусно ремонтированными лицами других присутствующих женщин.
Быть может, даже сама когда-нибудь станет за полог шатра и будет трогать за
локти проходящих незнакомцев и смотреть на них подкрашенными глазами, загиная свои руки за
шею, но это будет напрасно и она не продаст никому за серебренник то, за что нынче готов осыпать ее златницами милосердный вельможа.
С усилием и под страхом штрафов воздерживал дьяконов не ловить меня во время служения за
локти и не забираться рядом со мною на горнее место, а наипаче всего не наделять тумаками и подзагривками бедных ставленников, у которых оттого, после приятия благодати святого духа, недели по две и загорбок и
шея болит.