Неточные совпадения
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока
шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые
лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
Разговор о
лошадях занимал его, но ни на минуту он не забывал Анны, невольно прислушивался к звукам
шагов по коридору и поглядывал на часы на камине.
— А то садись, если
лошади смирны, и
шагом.
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел за повод добрую, сытую
лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым
шагом, размахивая руками, пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Он слышал
шаги Степана Аркадьича, принимая их за дальний топот
лошадей, слышал хрупкий звук оторвавшегося с кореньями угла кочки, на которую он наступил, принимая этот звук за полет дупеля.
Отвязав
лошадь, я
шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели.
Вот он раз и дождался у дороги, версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво
шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на
лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
Слезши с
лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый
шаг моей некованой
лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Вот послышались
шаги папа на лестнице; выжлятник подогнал отрыскавших гончих; охотники с борзыми подозвали своих и стали садиться. Стремянный подвел
лошадь к крыльцу; собаки своры папа, которые прежде лежали в разных живописных позах около нее, бросились к нему. Вслед за ним, в бисерном ошейнике, побрякивая железкой, весело выбежала Милка. Она, выходя, всегда здоровалась с псарными собаками: с одними поиграет, с другими понюхается и порычит, а у некоторых поищет блох.
А
лошадь сверху, молодая,
Ругает бедного коня за каждый
шаг:
«Ай, конь хвалёный, то́-то диво!
Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича;
лошади шли
шагом — и скоро стали.
— Ничего, ничего, — твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. — Покажи-ка себя, покажи-ка, — прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми
шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да
лошадей поскорее».
— Нет, — ответил Самгин и пошел быстрее, но через несколько
шагов девушка обогнала его, ее, как ребенка, нес на руках большой, рыжебородый человек. Трое, спешным
шагом, пронесли убитого или раненого, тот из них, который поддерживал голову его, — курил. Сзади Самгина кто-то тяжело, точно
лошадь, вздохнул.
Самгин поднял с земли ветку и пошел лукаво изогнутой между деревьев дорогой из тени в свет и снова в тень. Шел и думал, что можно было не учиться в гимназии и университете четырнадцать лет для того, чтоб ездить по избитым дорогам на скверных
лошадях в неудобной бричке, с полудикими людями на козлах. В голове, как медные пятаки в кармане пальто, болтались, позванивали в такт
шагам слова...
Все это совершилось удивительно быстро, а солдаты шли все так же не спеша, и так же тихонько ехала пушка — в необыкновенной тишине; тишина как будто не принимала в себя, не хотела поглотить дробный и ленивенький шум солдатских
шагов, железное погромыхивание пушки, мерные удары подков
лошади о булыжник и негромкие крики раненого, — он ползал у забора, стучал кулаком в закрытые ворота извозчичьего двора.
Из плотной стены людей по ту сторону улицы, из-за толстого крупа
лошади тяжело вылез звонарь с выставки и в три
шага достиг середины мостовой. К нему тотчас же подбежали двое, вскрикивая испуганно и смешно...
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным звуком
шагов, нестройно двигалась небольшая, редкая толпа, она была похожа на метлу, ручкой которой служила цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи прижимались к панелям, — впереди толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне перед мордами
лошадей, он зычно кричал...
Самгин открыл дверь и стал медленно спускаться по лестнице, ожидая, что его нагонят. Но шум
шагов наверху он услыхал, когда был уже у двери подъезда. Вышел на улицу. У подъезда стояла хорошая
лошадь.
Можно было думать, что этот могучий рев влечет за собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать
шагов от него отскакивал верховой и, ставя
лошадь свою боком к людям, втискивал их на панель, отталкивал за часовню, к незастроенному берегу Оки.
Седые усы его росли вверх к ушам, он был очень большой, толстый, и экипаж был большой, а
лошадь — маленькая, тощая, и бежала она мелким
шагом, как старушка. Извозчик свирепо выкрикивал...
В сотне
шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой, на другом размыт песок, и на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде солдаты, моют
лошадей, в трех местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
Верочка и Марфенька развлекли его. Они не отставали от него, заставляли рисовать кур,
лошадей, домы, бабушку и себя и не отпускали его ни на
шаг.
Я хотел обойти кругом сквера, но подвиг был не по силам: сделав
шагов тридцать, я сел в коляску, и кучер опять беспощадно погнал
лошадей, опять замелькали предметы.
О дичи я не спрашивал, водится ли она, потому что не проходило ста
шагов, чтоб из-под ног
лошадей не выскочил то глухарь, то рябчик. Последние летали стаями по деревьям. На озерах, в двадцати саженях, плескались утки. «А есть звери здесь?» — спросил я. «Никак нет-с, не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще». — «А медведи, волки?..» — «И не видать совсем».
Мы вторую станцию едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота ничто в сравнении с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом, поехали еще по утреннему морозу;
лошади скользят на каждом
шагу; они не подкованы. Князь Оболенский говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса не едят.
Наконец совершилось наше восхождение на якутский, или тунгусский, Монблан. Мы выехали часов в семь со станции и ехали незаметно в гору буквально по океану камней. Редко-редко где на полверсты явится земляная тропинка и исчезнет. Якутские
лошади малорослы, но сильны, крепки, ступают мерно и уверенно. Мне переменили вчерашнюю
лошадь, у которой сбились копыта, и дали другую, сильнее, с крупным
шагом, остриженную a la мужик.
Не отъехал он и 100
шагов, как ему встретилась сопутствуемая опять конвойным с ружьем ломовая телега, на которой лежал другой, очевидно уже умерший арестант. Арестант лежал на спине на телеге, и бритая голова его с черной бородкой, покрытая блинообразной шапкой, съехавшей на лицо до носа, тряслась и билась при каждом толчке телеги. Ломовой извозчик в толстых сапогах правил
лошадью, идя рядом. Сзади шел городовой. Нехлюдов тронул за плечо своего извозчика.
Когда после долгого пути вдруг перед глазами появляются жилые постройки, люди,
лошади и собаки начинают идти бодрее. Спустившись с террасы, мы прибавили
шагу.
Бедная
лошадь шарахнулась в сторону, взвилась на дыбы, отскочила
шагов на десять и вдруг грузно рухнула и захрипела, судорожно валяясь по земле…
Сороки перелетают с ракиты на ракиту; бабы, с длинными граблями в руках, бредут в поле; прохожий человек в поношенном нанковом кафтане, с котомкой за плечами, плетется усталым
шагом; грузная помещичья карета, запряженная шестериком рослых и разбитых
лошадей, плывет вам навстречу.
Вот заскрипела телега;
шагом пробирается мужик, ставит заранее
лошадь в тень…
Я поехал
шагом и скоро принужден был остановиться:
лошадь моя вязла, я не видел ни зги.
— Би-и-да, — с расстановкой, вполголоса, промолвил Филофей и, нерешительно чмокнув, стал понукать
лошадей. Но в это самое мгновенье что-то вдруг словно сорвалось, рявкнуло, ухнуло — и большущая развалистая телега, запряженная тройкой поджарых коней, круто, вихрем обогнула нас, заскакала вперед и тотчас пошла
шагом, загораживая дорогу.
Люди начали снимать с измученных
лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке. Не успели мы сделать и 200
шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как и в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я заметил нотки негодования...
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути,
лошади прибавили
шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что деревня недалеко.
Он был пробужден от раздумья отчаянным криком женщины; взглянул:
лошадь понесла даму, катавшуюся в шарабане, дама сама правила и не справилась, вожжи волочились по земле —
лошадь была уже в двух
шагах от Рахметова; он бросился на середину дороги, но
лошадь уж пронеслась мимо, он не успел поймать повода, успел только схватиться за заднюю ось шарабана — и остановил, но упал.
Но он ехал, ехал, а Жадрина было не видать; роще не было конца. Владимир с ужасом увидел, что он заехал в незнакомый лес. Отчаяние овладело им. Он ударил по
лошади; бедное животное пошло было рысью, но скоро стало приставать и через четверть часа пошло
шагом, несмотря на все усилия несчастного Владимира.
Он решился нанять
лошадей до города. Ямщик повез его
шагом, и ночью дотащился он до города.
Четыре
лошади разного роста и не одного цвета, обленившиеся в праздной жизни и наевшие себе животы, покрывались через четверть часа потом и мылом; это было запрещено кучеру Авдею, и ему оставалось ехать
шагом.
Лошади, преследуемые целой тучей оводов, шли
шагом, таща коляску в упор, так что на переезд этих шести верст потребовалось больше часа.
Но дорога до Троицы ужасна, особливо если Масленица поздняя. Она представляет собой целое море ухабов, которые в оттепель до половины наполняются водой. Приходится ехать
шагом, а так как путешествие совершается на своих
лошадях, которых жалеют, то первую остановку делают в Больших Мытищах, отъехавши едва пятнадцать верст от Москвы. Такого же размера станции делаются и на следующий день, так что к Троице поспевают только в пятницу около полудня, избитые, замученные.
Ехали легкой рысцой, не больше шести верст в час, и при каждой гати, при каждой песчаной полосе пускали
лошадей шагом.
Тройки вскачь неслись по коридорам и комнатам;
шагом взбирались по лестницам, изображавшим собой горы, и наконец, наскакавшись и набегавшись, останавливались на кормежку, причем «
лошадей» расставляли по углам, а кучера отправлялись за «овсом» и, раздобывшись сластями, оделяли ими
лошадей.
Оглянувшись, Анфим так и обомлел. По дороге бежал Михей Зотыч, а за ним с ревом и гиком гналась толпа мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил на ходу шубу и прибавил
шагу, но старость сказывалась, и он начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела пара
лошадей Ермилыча, и какой-то мужик, стоя в кошевой на ногах, размахивая вожжами, налетел на Михея Зотыча.
Это путешествие чуть не закончилось катастрофой. Старики уже возвращались домой. Дело происходило ночью, недалеко от мельницы Ермилыча.
Лошадь шла
шагом, нога за ногу. Старики дремали, прикорнув в телеге. Вдруг Вахрушка вздрогнул, как строевая
лошадь, заслышавшая трубу.
Когда проходишь по площади, то воображение рисует, как на ней шумит веселая ярмарка, раздаются голоса усковских цыган, торгующих
лошадьми, как пахнет дегтем, навозом и копченою рыбой, как мычат коровы и визгливые звуки гармоник мешаются с пьяными песнями; но мирная картина рассеивается в дым, когда слышишь вдруг опостылевший звон цепей и глухие
шаги арестантов и конвойных, идущих через площадь в тюрьму.
Иногда такие точки помелькают на крайних чертах горизонта и — пропадут; иногда выплывают на степь, вырастают и образуют целые полные фигуры всадников, плотно приросших кривыми ногами к тощим, но крепким, не знающим устали, своим иноходцам: [В породе башкирских
лошадей очень много попадается иноходцев, почти всегда головастых, горбатых и вообще невысокого достоинства относительно резвости бега; но они очень покойны для верховой езды, и башкирцы очень любят на них ездить] это башкирцы, лениво, беспечно, всегда
шагом разъезжающие по родной своей степи.
— Дорога была негладка,
лошади шли
шагом; повозчик мой вслушался в мою речь, оглянувшись на меня.
Кучер, должно быть, вздремнул на козлах, потому что
лошади поднимались на Краюхин увал
шагом: колокольчик сонно бормотал под дугой, когда коренник взмахивал головой; пристяжная пряла ушами, горячим глазом вглядываясь в серый полумрак.
Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет, роса засеребрится по сереющей в полумраке травке, потом поползет редкий седой туман и спокойно поднимается к небу, то ласкаясь на прощанье к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую бороду о колючие полы сосен; в стороне отчетисто и звучно застучат зубами
лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым
шагом убежавший бык, а люди без будущего всё сидят.