Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было
шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая
в синем воздухе желтые
огни, приятно позванивали
в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Скука вытеснила его из дому. Над городом,
в холодном и очень высоком небе, сверкало много звезд, скромно светилась серебряная подкова луны. От
огней города небо казалось желтеньким. По Тверской, мимо ярких окон кофейни Филиппова, парадно
шагали проститутки, щеголеватые студенты, беззаботные молодые люди с тросточками. Человек
в мохнатом пальто,
в котелке и с двумя подбородками, обгоняя Самгина, сказал девице, с которой шел под руку...
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери
в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук
в дверь, хотя
в комнате его горел
огонь, скважина замка пропускала
в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул
в столовую, там
шагали Марина и Кутузов, плечо
в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Широко
шагая, пошёл к землянке, прислонившейся под горой. Перед землянкой горел костёр, освещая чёрную дыру входа
в неё, за высокой фигурой рыбака влачились по песку две тени, одна — сзади, чёрная и короткая, от
огня, другая — сбоку, длинная и посветлее, от луны. У костра вытянулся тонкий, хрупкий подросток, с круглыми глазами на задумчивом монашеском лице.
Егорушка, давно уже ненавидевший Дымова, почувствовал, как
в воздухе вдруг стало невыносимо душно, как
огонь от костра горячо жег лицо; ему захотелось скорее бежать к обозу
в потемки, но злые, скучающие глаза озорника тянули его к себе. Страстно желая сказать что-нибудь
в высшей степени обидное, он
шагнул к Дымову и проговорил, задыхаясь...
Только снаружи слышался ровный гул, как будто кто-то огромный
шагал от времени до времени по окованной морозом земле. Земля глухо гудела и смолкала до нового удара… Удары эти становились все чаще и продолжительнее. По временам наша избушка тоже как будто начинала вздрагивать, и внутренность ее гудела, точно пустой ящик под ветром. Тогда, несмотря на шубы, я чувствовал, как по полу тянет холодная струя, от которой внезапно сильнее разгорался
огонь и искры вылетали гуще
в камин.
Но уже импровизатор чувствовал приближение бога… Он дал знак музыкантам играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как
в лихорадке; глаза его засверкали чудным
огнем; он приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота… и вдруг
шагнул вперед, сложил крестом руки на грудь… музыка умолкла… Импровизация началась.
И Володя
шагал по правой стороне, полный горделивого сознания, что и он
в некотором роде страж безопасности «Коршуна». Он добросовестно и слишком часто подходил к закутанным фигурам часовых, сидевших на носу и продуваемых ветром, чтобы увериться, что они не спят, перегибался через борт и смотрел, хорошо ли горят
огни, всматривался на марсель и кливера — не полощут ли.
Не обращая на себя ничьего внимания, они скромно
шагали следом за ротами с своими перевязочными сумками; мерзли вместе с солдатами
в окопах; работали, действительно, под тучами пуль и шрапнелей, бесстрашно ползали под
огнем, перевязывая валяющихся раненых.