Неточные совпадения
Он
чувствовал себя в силе сказать много резкостей, но Лютов поднял руку, как для
удара, поправил шапку, тихонько толкнул кулаком другой руки
в бок Самгина и отступил назад, сказав еще раз, вопросительно...
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что
в то время, как «государству грозит разрушение под
ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной встать пред врагом», —
в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался,
чувствуя себя в опасности.
— Видите, — продолжал он, — это стало не от меня, а от него, потому что он во всех Рынь-песках первый батырь считался и через эту амбицыю ни за что не хотел мне уступить, хотел благородно вытерпеть, чтобы позора через
себя на азиатскую нацыю не положить, но сомлел, беднячок, и против меня не вытерпел, верно потому, что я
в рот грош взял. Ужасно это помогает, и я все его грыз, чтобы боли не
чувствовать, а для рассеянности мыслей
в уме
удары считал, так мне и ничего.
Во всяком случае палач перед началом наказания
чувствует себя в возбужденном состоянии духа,
чувствует силу свою, сознает
себя властелином; он
в эту минуту актер; на него дивится и ужасается публика, и уж, конечно, не без наслаждения кричит он своей жертве перед первым
ударом: «Поддержись, ожгу!» — обычные и роковые слова
в этом случае.
Сделав несколько хороших глотков из темной плоской посудины, Пэд
почувствовал себя сидящим
в котле или
в паровой топке. Песок немилосердно жег тело сквозь кожаные штаны, небо роняло на голову горячие плиты, каждый
удар их звенел
в ушах подобно большому гонгу; невидимые пружины начали развертываться
в мозгу, пылавшем от такой выпивки, снопами искр, прыгавших на песке и бирюзе бухты; далекий горизонт моря покачивался, нетрезвый, как Пэд, его судорожные движения казались размахами огромной небесной челюсти.
Мне было очень тяжело, так тяжело и горько, что и описать невозможно.
В одни сутки два такие жестокие
удара! Я узнал, что Софья любит другого, и навсегда лишился ее уважения. Я
чувствовал себя до того уничтоженным и пристыженным, что даже негодовать на
себя не мог. Лежа на диване и повернувшись лицом к стене, я с каким-то жгучим наслаждением предавался первым порывам отчаянной тоски, как вдруг услыхал шаги
в комнате. Я поднял голову и увидел одного из самых коротких моих друзей — Якова Пасынкова.
Авилов обернулся. Тяжелая, острая скорбь внезапно охватила его, точно кто-то сжал грубой рукой его сердце. И почему-то
в то же время он показался
себе таким маленьким-маленьким, таким подленьким трусишкой. И,
чувствуя на своей спине взгляд Харитины, он весь съежился и приподнял вверх плечи, точно ожидая
удара.
И вот благородное, чистое и прекрасное человеческое тело обращено
в приманку для совершенно определенных целей; запретное, недоступное глазу человека другого пола, оно открывается перед ним только
в специальные моменты, усиливая сладострастие этих моментов и придавая ему остроту, и именно для сладострастников-то привычная нагота и была бы большим
ударом [На «классической вальпургиевой ночи» Мефистофель
чувствует себя совершенно чужим.
Танцевальной залой служила кухня. Тучный Генрихсен сидел, отдуваясь, на постели хозяйки, прихлебывал пиво и играл кадриль на мотивы из «Прекрасной Елены». Андрей Иванович дирижировал.
В свое время он был большим сердцеедом и франтом и
чувствовал себя теперь
в ударе.
Когда он подхватил
в свои могучие объятия упавшую от
удара Дарью Николаевну и
почувствовал, что он держит не задорного, драчливого молокососа-мальчишку, а девушку, все существо его вдруг задрожало от охватившей его страсти, и он понес ее бесчувственную к своим саням, крепко прижимая к
себе ее, перетянутый кушаком, гибко извивающийся стан. Ему надо было много силы воли, чтобы выпустить ее из своих объятий и положить
в сани.
«О чем я всекрайне сожалею и что меня же столько беспокоит, есть твоя болезнь и что ты мне пишешь, что не
в силах
себя чувствуешь оной выдержать. Я Бога прошу, чтобы он отвратил от тебя сию скорбь, а меня избавил от такого
удара, о котором и думать не могу без крайнего огорчения».
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини, всё это, как
удар за
ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и
чувствовал себя не
в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых
ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не
чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее
удара, остаться на несколько недель
в доме, который она так любила и где столько принесла жертв.