Неточные совпадения
— Как сказать? Нечто эмоциональное, — грешен! Недавно на одной фабрике стачка была, машины переломали. Квалифицированный рабочий машин не ломает, это всегда — дело чернорабочих,
людей от
сохи…
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких! Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я
человек, я как раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните? На что дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу кроет соломой, землю пашет
сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
— Ну вот родословную-то его… Как сначала эта самая пшеница в закроме лежит, у кого лежит, как этот
человек за
сохой идет, напирая на нее всею грудью, как…
Из безводного и лесного села Троицкого, где было так мало лугов, что с трудом прокармливали по корове, да по лошади на тягло, где с незапамятных времен пахали одни и те же загоны, и несмотря на превосходную почву, конечно, повыпахали и поистощили землю, — переселились они на обширные плодоносные поля и луга, никогда не тронутые ни косой, ни
сохой человека, на быструю, свежую и здоровую воду с множеством родников и ключей, на широкий, проточный и рыбный пруд и на мельницу у самого носа, тогда как прежде таскались они за двадцать пять верст, чтобы смолоть воз хлеба, да и то случалось несколько дней ждать очереди.
Элиза Августовна не проронила ни одной из этих перемен; когда же она, случайно зашедши в комнату Глафиры Львовны во время ее отсутствия и случайно отворив ящик туалета, нашла в нем початую баночку rouge végétal [румян (фр.).], которая лет пятнадцать покоилась рядом с какой-то глазной примочкой в кладовой, — тогда она воскликнула внутри своей души: «Теперь пора и мне выступить на сцену!» В тот же вечер, оставшись наедине с Глафирой Львовной, мадам начала рассказывать о том, как одна — разумеется, княгиня — интересовалась одним молодым
человеком, как у нее (то есть у Элизы Августовны) сердце изныло, видя, что ангел-княгиня
сохнет, страдает; как княгиня, наконец, пала на грудь к ней, как к единственному другу, и живописала ей свои волнения, свои сомнения, прося ее совета; как она разрешила ее сомнения, дала советы; как потом княгиня перестала
сохнуть и страдать, напротив, начала толстеть и веселиться.
Двоеточие. Н-да! Мне это советовал один мон-шер, да не люблю я его, понимаете. Жулик он рыжий, хоть и притворяется либералом. А, по совести говоря, жалко мне эти деньги Петру оставлять. На что ему? Он и теперь сильно зазнался. (Марья Львовна смеется, Двоеточие внимательно смотрит на нее.) Чего вы смеетесь? Глупым кажусь? Нет, я не глупый… а просто — не привык жить один. Э-эхма! Вздохнешь да охнешь, об одной
сохнешь, а раздумаешься — всех жалко! А… хороший вы
человек, между прочим… (Смеется.)
Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и
сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и все оттого, что у ленивого
человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо.
Любо весной
человеку,
Солнышко ярко горит.
Солнышко все оживило,
Божьи открылись красы,
Поле
сохи запросило,
Травушки просят косы...
Природу я любил нежно, любил и поле, и луга, и огороды, но мужик, поднимающий
сохой землю, понукающий свою жалкую лошадь, оборванный, мокрый, с вытянутою шеей, был для меня выражением грубой, дикой, некрасивой силы, и, глядя на его неуклюжие движения, я всякий раз невольно начинал думать о давно прошедшей, легендарной жизни, когда
люди не знали еще употребления огня.
Татьяна зря в девках
сохнет, мне это обидно… и даже конфузно пред
людьми.
Долго еще Варвара Александровна говорила в том же тоне. Она на этот раз была очень откровенна. Она рассказала историю одной молодой девушки, с прекрасным, пылким сердцем и с умом образованным, которую родители выдали замуж по расчету, за
человека богатого, но отжившего, желчного, в котором только и были две страсти: честолюбие и корысть, — и эта бедная девушка, как южный цветок, пересаженный из-под родного неба на бедный свет оранжереи,
сохнет и вянет с каждым днем.
Филицата. Мудрит старуха над женихами, а внучка, между тем временем, влюбилась да и
сохнет сердцем. Кабы у нас знакомство было да вывозили Поликсену почаще в
люди, так она бы не была так влюбчива; а из тюрьмы-то первому встречному рад: понравится и сатана лучше ясного сокола.
Уже запряженные в телеги и в
сохи, но впопыхах брошенные
людьми лошади стояли почти у каждых ворот.
Не на коне, не за
сохою —
Провел он свой недолгий век
В труде ученья, но душою,
Как мы, был русский
человек.
— Ох, Пантелей Прохорыч! — вздохнул Лохматый. — Всех моих дум не передумать. Мало ль заботы мне.
Люди мы разоренные, семья большая, родитель-батюшка совсем хизнул с тех пор, как Господь нас горем посетил… Поневоле крылья опустишь, поневоле в лице помутишься и
сохнуть зачнешь: забота
людей не красит, печаль не цветит.
А какая тут могила! По деревне стоном стоят голоса… После праздника весенние хлопоты подоспели: кто борону вяжет, кто
соху чинит, кто в кузнице сошник либо полицу перековывает — пахота не за горами… Не налюбуются пахари на изумрудную зелень, пробившуюся на озимых полях. «Поднимайся, рожь зеленая, охрани тебя, матушку, Небесный Царь!.. Уроди, Господи, крещеным
людям вдоволь хлебушка!..» — молят мужики.
— Да… На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут жена… чахни и
сохни по его милости… Не понимаю таких
людей, ma tante!
Русские леса трещат от топоров, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и
сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и все оттого, что у ленивого
человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо.
— О, это было преинтересно, но все равно Marie и теперь такая же осталась: «мать Софья и о всех
сохнет». Она ни Редстока не ревновала к богу, ни Пашкова, и Толстого теперь не ревнует: ей как будто они все сродни, а о самой о ней иначе нельзя сказать, как то, что хотя она и сектантка и заблудшая овца, а все-таки в ней очень много доброты и жалости к
людям. Это лучше всей ее веры.
И вдруг, как ураган, она ударила по губернии, В деревнях
людей брали прямо с поля, от
сохи.
Всё обработано, и обработано искусно, на всем виден положенный труд тысяч
людей исходивших с
сохами, плугами, косами, граблями все борозды этих необозримых богатых полей.
Плакать не могу, вот мое мучение. Везде ищу слез и не нахожу. И как это странно устроен
человек: кровь у себя могу открыть, стоит ножом кольнуть, а слезы единой ничем не выдавишь. Оттого и спать не могу, и дивана своего боюсь. Я теперь в кабинете на диване сплю, т. е. корчусь и
сохну целую ночь под белым светом. Окна у меня не завешены.