Неточные совпадения
Левин слушал их и ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни труб, ничего этого не было и что они вовсе не
сердились, а что они были все такие добрые, славные
люди, и так всё это хорошо, мило шло между ними.
В особенности ему не нравилось то, что Голенищев,
человек хорошего круга, становился на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали, и
сердился на них.
Это не
человек, а машина, и злая машина, когда
рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича со всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы
рассердившись на себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым
человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.
Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы
рассердился на того
человека, который у него спросил бы про это.
Тем хуже для тебя», говорил он мысленно, как
человек, который бы тщетно попытался потушить пожар,
рассердился бы на свои тщетные усилия и сказал бы: «так на же тебе! так сгоришь за это!»
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение
человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не
сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Он испытывал в первую минуту чувство подобное тому, какое испытывает
человек, когда, получив вдруг сильный удар сзади, с досадой и желанием мести оборачивается, чтобы найти виновного, и убеждается, что это он сам нечаянно ударил себя, что
сердиться не на кого и надо перенести и утишить боль.
Нахмуренное лицо Алексея Вронского побледнело, и выдающаяся нижняя челюсть его дрогнула, что с ним бывало редко. Он, как
человек с очень добрым сердцем,
сердился редко, но когда
сердился и когда у него дрожал подбородок, то, как это и знал Александр Вронский, он был опасен. Александр Вронский весело улыбнулся.
— Да так. Я дал себе заклятье. Когда я был еще подпоручиком, раз, знаете, мы подгуляли между собой, а ночью сделалась тревога; вот мы и вышли перед фрунт навеселе, да уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал: не дай господи, как он
рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. Оно и точно: другой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще водка — пропадший
человек!
— Что он вам рассказывал? — спросила она у одного из молодых
людей, возвратившихся к ней из вежливости, — верно, очень занимательную историю — свои подвиги в сражениях?.. — Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня. «А-га! — подумал я, — вы не на шутку
сердитесь, милая княжна; погодите, то ли еще будет!»
Впрочем, и
люди за это не
сердились.
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же
человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря,
рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
— Помилуйте, что ж он?.. Да ведь я не
сержусь! — сказал смягчившийся генерал. — В душе моей я искренно полюбил его и уверен, что со временем он будет преполезный
человек.
Он был в горе, в досаде, роптал на весь свет,
сердился на несправедливость судьбы, негодовал на несправедливость
людей и, однако же, не мог отказаться от новых попыток.
Впрочем, Чичиков напрасно
сердился: иной и почтенный, и государственный даже
человек, а на деле выходит совершенная Коробочка.
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и с ними ли живут сыновья, и что старший сын холостой или женатый
человек, и какую взял жену, с большим ли приданым или нет, и доволен ли был тесть, и не
сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой
человек взял их и до того
рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим пришел.
Дико́й. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим народом какому надо быть
человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в грех введете! Вот не хотел нынче
сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
Клим чувствовал себя пылающим. Он хотел сказать множество обидных, но неотразимо верных слов, хотел заставить молчать этих
людей, он даже просил, устав
сердиться...
И чем более сердитые слова выговаривал он своим гибким баском, тем яснее видел Самгин, что
человек этот
сердиться не способен.
— Почему ты
сердишься? Он — пьет, но ведь это его несчастье. Знаешь, мне кажется, что мы все несчастные, и — непоправимо. Я особенно чувствую это, когда вокруг меня много
людей.
— Не
сердись, — сказал Макаров, уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя за реку, углубленно догадывался: что значат эти все чаще наблюдаемые изменения
людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный:
люди пробуют различные маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся, спорят друг с другом именно в поисках этих масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
— Я — не старуха, и Павля — тоже молодая еще, — спокойно возразила Лида. — Мы с Павлей очень любим его, а мама
сердится, потому что он несправедливо наказал ее, и она говорит, что бог играет в
люди, как Борис в свои солдатики.
— Послушай, — прервал ее Самгин и заговорил тихо, поспешно и очень заботливо выбирая слова: — Ты женщина исключительно интересная, необыкновенная, — ты знаешь это. Я еще не встречал
человека, который возбуждал бы у меня такое напряженное желание понять его… Не
сердись, но…
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как
человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не
сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим на страх...
—
Рассердился, — отметил остробородый
человек. — А — хорошо говорил!
Близких — она подчеркнула, и это понудило Клима дать ей адрес Алексея Гогина. Потом явился угрюмый, плохо одетый
человек, видимо, сельский учитель. Этот —
рассердился.
На
людей часто
сердится; не все прощает им; баб притворщицами считает, когда они жалуются на нужду…
Например, говорит, в «Горе от ума» — excusez du peu [ни больше ни меньше (фр.).] — все лица самые обыкновенные
люди, говорят о самых простых предметах, и случай взят простой: влюбился Чацкий, за него не выдали, полюбили другого, он узнал,
рассердился и уехал.
— Ну и слава Богу! — сказала мама, испугавшись тому, что он шептал мне на ухо, — а то я было подумала… Ты, Аркаша, на нас не
сердись; умные-то
люди и без нас с тобой будут, а вот кто тебя любить-то станет, коли нас друг у дружки не будет?
Когда мне мать подавала утром, перед тем как мне идти на службу, простылый кофей, я
сердился и грубил ей, а между тем я был тот самый
человек, который прожил весь месяц только на хлебе и на воде.
— Не
сердитесь, князь; уступаю вас самому главному
человеку, а пока стушевываюсь…
Переноси от них зло, не
сердясь на них по возможности, «памятуя, что и ты
человек».
Другой свидетель, пострадавший старичок, домовладелец и собственник половиков, очевидно желчный
человек, когда его спрашивали, признает ли он свои половики, очень неохотно признал их своими; когда же товарищ прокурора стал допрашивать его о том, какое употребление он намерен был сделать из половиков, очень ли они ему были нужны, он
рассердился и отвечал...
— Вот,
сердиться! Ты где стоишь? — спросил он, и вдруг лицо его сделалось серьезно, глаза остановились, брови поднялись. Он, очевидно, хотел вспомнить, и Нехлюдов увидал в нем совершенно такое же тупое выражение, как у того
человека с поднятыми бровями и оттопыренными губами, которое поразило его в окне трактира.
Не говоря уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом
человеке, — по тонким костям рук и скованных ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так
сердился брандмайор.
— О! пани Марина, кто же не знает, что вы первая красавица… во всей Польше первая!.. Да… И лучше всех танцевали мазурочки, и одевались лучше всех, и все любили пани Марину без ума. Пани Марина
сердится на меня, а я маленький
человек и делал только то, чего хотел пан Игнатий.
— Миша, — проговорил он, — не
сердись. Ты обижен ею, но не
сердись. Слышал ты ее сейчас? Нельзя с души
человека столько спрашивать, надо быть милосерднее…
— Сюда, эконом, сюда, не
сердись, — потащил его Митя в заднюю комнату лавки. — Вот здесь нам бутылку сейчас подадут, мы и хлебнем. Эх, Петр Ильич, поедем вместе, потому что ты
человек милый, таких люблю.
Маврикий Маврикиевич, приземистый плотный
человек, с обрюзглым лицом, был чем-то раздражен, каким-то внезапно случившимся беспорядком,
сердился и кричал.
Когда Миусов и Иван Федорович входили уже к игумену, то в Петре Александровиче, как в искренно порядочном и деликатном
человеке, быстро произошел один деликатный в своем роде процесс, ему стало стыдно
сердиться.
— Вот ты говоришь это, — вдруг заметил старик, точно это ему в первый раз только в голову вошло, — говоришь, а я на тебя не
сержусь, а на Ивана, если б он мне это самое сказал, я бы
рассердился. С тобой только одним бывали у меня добренькие минутки, а то я ведь злой
человек.
Ну, все равно как к старцу Зосиме на исповеди, и это самое верное, это очень подходит: назвала же я вас давеча схимником, — ну так вот этот бедный молодой
человек, ваш друг Ракитин (о Боже, я просто на него не могу
сердиться!
На
людей не огорчайся, за обиды не
сердись.
Я
сержусь и злюсь, но не очень), одним словом, этот легкомысленный молодой
человек вдруг, представьте себе, кажется, вздумал в меня влюбиться.
Дело было именно в том, чтобы был непременно другой
человек, старинный и дружественный, чтобы в больную минуту позвать его, только с тем чтобы всмотреться в его лицо, пожалуй переброситься словцом, совсем даже посторонним каким-нибудь, и коли он ничего, не
сердится, то как-то и легче сердцу, а коли
сердится, ну, тогда грустней.
— Его все равно
люди, — подтвердил он, — только рубашка другой. Обмани понимай,
сердись понимай, кругом понимай! Все равно
люди…
Моя мать часто
сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять
человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха; и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то есть нехватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки сестрам, — тогда она бивала нас.
—
Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти ни у кого не бываю: некогда, лень. Так устаешь с 9 часов до 5 в гошпитале и в Академии, что потом чувствуешь невозможность никакого другого перехода, кроме как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но не
сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.