Неточные совпадения
И убедившись, что она одна, и желая застать ее врасплох, так как он не обещался быть нынче и она, верно, не думала, что он приедет пред скачками, он пошел, придерживая саблю и осторожно шагая по
песку дорожки, обсаженной
цветами, к террасе, выходившей в сад.
В ящиках лежали ладанки, двойные сросшиеся орешки, восковые огарочки, в папках насушено было множество
цветов, на окнах лежали найденные на Волге в
песке цветные камешки, раковинки.
— Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она, проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в
песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они делают. Вот подрастут,
цветов не надо покупать: свои есть.
Да еще бегали по
песку — сначала я думал — пауки или стоножки, а это оказались раки всевозможных
цветов, форм и величин, начиная от крошечных, с паука, до обыкновенных: розовые, фиолетовые, синие — с раковинами, в которых они прятались, и без раковин; они сновали взад и вперед по взморью, круглые, длинные, всякие.
Посредине улицы едва оставался свободный проезд для экипажей; дорога в обыкновенном смысле не существовала, а превратилась в узкое, избитое ямами корыто, до краев наполненное смятым грязно-бурого
цвета снегом, походившим на неочищенный сахарный
песок.
Дальше была широкая, усыпанная желтым
песком площадка: налево — открытая сцена, театр и тир, прямо — эстрада для военных музыкантов (в виде раковины) и балаганчики с
цветами и пивом, направо длинная терраса ресторана.
Не записывал несколько дней. Не знаю сколько: все дни — один. Все дни — одного
цвета — желтого, как иссушенный, накаленный
песок, и ни клочка тени, ни капли воды, и по желтому
песку без конца. Я не могу без нее — а она, с тех пор как тогда непонятно исчезла в Древнем Доме…
Мерно шел конь, подымая косматые ноги в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть
песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой подковы. Казалось, тяжелый конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый
цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
Там, на мысу, на золотой парче
песка масляно светится щепа и стружка, краснеет кирпич, среди примятых кустов тальника вытянулась длинная, мясного
цвета фабрика, похожая на гроб без крышки.
Люблю я эти аллеи, люблю серозеленый нежный
цвет и тонкий запах воздуха под их сводами; люблю пестреющую сетку светлых кружков по темной земле —
песку у меня, ты знаешь, нету.
Надзиратель заставлял работать в нем всех сколько-нибудь способных к труду; целые дни они мели и посыпали
песком дорожки, пололи и поливали грядки
цветов, огурцов, арбузов и дынь, вскопанные их же руками.
У берега широко белела пена, тая на
песке кисейным кружевом, дальше шла грязная лента светло-шоколадного
цвета, еще дальше — жидкая зеленая полоса, вся сморщенная, вся изборожденная гребнями волн, и, наконец, — могучая, спокойная синева глубокого моря с неправдоподобными яркими пятнами, то густофиолетовыми, то нежно-малахитовыми, с неожиданными блестящими кусками, похожими на лед, занесенный снегом.
Несутся в солнечных лучах сладкие речи бога любви, вечно юного бога Ярилы: «Ох ты гой еси, Мать-Сыра Земля! Полюби меня, бога светлого, за любовь за твою я украшу тебя синими морями, желтыми
песками, зеленой муравой,
цветами алыми, лазоревыми; народишь от меня милых детушек число несметное…»
Глазам не верил Алексей, проходя через комнаты Колышкина… Во сне никогда не видывал он такого убранства. Беломраморные стены ровно зеркала стоят, — глядись в них и охорашивайся… Пол — тоже зеркало, ступить страшно, как на льду поскользнешься, того гляди…
Цветы цветут, каких вздумать нельзя… В коврах ноги, ровно в сыпучем
песке, грузнут… Так прекрасно, так хорошо, что хоть в Царстве Небесном так в ту же бы пору.
Конечно, никого чужого не было в этом саду, да и не могло быть, так как единственная калитка в заборе давно уже была наглухо заколочена и попасть в сад можно было только через дом, — а в дом никого не впускали крепко запертые наружные двери. Никого не видели печальные очи пленной молодой госпожи. Только резкие тени неподвижно лежали на
песке расчищенных дорожек, да деревья с блеклою от зноя листвою изнывали в неподвижном безмолвии завороженной своей жизни, да
цветы благоухали пряным и раздражающим ароматом.
Высокая, наполовину готовая насыпь, кучи
песку, глины и щебня, бараки, ямы, разбросанные кое-где тачки, плоские возвышения над землянками, в которых жили рабочие, — весь этот ералаш, выкрашенный потемками в один
цвет, придавал земле какую-то странную, дикую физиономию, напоминавшую о временах хаоса.
Вид с крыльца превосходный: прямо перед вами расстилается широкая, усыпанная
песком эспланада, края которой с необыкновенным вкусом убраны бесчисленным множеством
цветов; левее эспланады видны огромные и красивые оранжереи, а прямо перед вами, с лишком на 120 сажен, тянется грандиозная липовая аллея, огромные деревья которой ясно свидетельствуют об ее более чем полувековом существовании; в конце аллеи видны развалины большой каменной беседки, а далее, как зеркало, блестит огромное озеро.