Неточные совпадения
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не
знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем, что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время,
узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой
царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
— Согласен! — вскричал Циммер,
зная, что Грэй платит, как
царь. — Дусс, кланяйся, скажи «да» и верти шляпой от радости! Капитан Грэй хочет жениться!
Что пользы нет большой тому
знать птичий быт,
Кого зверьми владеть поставила природа,
И что важнейшая наука для
царей...
Не
знал он пышности, зато не
знал и горя,
И долго участью своей
Довольней, может быть, он многих был
царей.
— Да перестань, что ты извиняешься? — перебил Базаров. — Кирсанов очень хорошо
знает, что мы с тобой не Крезы [Крез —
царь Лидии (560–546 гг. до н. э.), государства Малой Азии, обладавший, по преданию, неисчислимыми богатствами; в нарицательном смысле — богач.] и что у тебя не дворец. Куда мы его поместим, вот вопрос.
— Я думаю, это — очень по-русски, — зубасто улыбнулся Крэйтон. — Мы, британцы, хорошо
знаем, где живем и чего хотим. Это отличает нас от всех европейцев. Вот почему у нас возможен Кромвель, но не было и никогда не будет Наполеона, вашего
царя Петра и вообще людей, которые берут нацию за горло и заставляют ее делать шумные глупости.
— Любопытнейший выстрел, — говорил Туробоев. — Вы
знаете, что рабочие решили идти в воскресенье к
царю?
Он значительно расширил рассказ о воскресенье рассказом о своих наблюдениях над
царем, интересно сопоставлял его с Гапоном, намекал на какое-то неуловимое — неясное и для себя — сходство между ними, говорил о кочегаре, о рабочих, которые умирали так потрясающе просто, о том, как старичок стучал камнем в стену дома, где жил и умер Пушкин, — о старичке этом он говорил гораздо больше, чем
знал о нем.
Я — крепостная была, я —
знаю, этот
царь обманул народ.
Она, играя бровями, с улыбочкой в глазах, рассказала, что
царь капризничает: принимая председателя Думы — вел себя неприлично,
узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с рук безнаказанно.
Там один гусь гоготал; дескать народ во главе с
царем, а ведь все
знают:
царь у нас несчастливый, неудачный
царь!
— Муромская приехала. Рассказывает, будто
царь собрался в Лондон бежать, кадетов испугался, а кадеты левых боятся, и вообще черт
знает что будет!
Теперь я
знаю, что с Россией — очень плохо, никто ее не любит,
царь и царица — тоже не любят.
— Обо всем, — серьезно сказала Сомова, перебросив косу за плечо. — Чаще всего он говорил: «Представьте, я не
знал этого». Не
знал же он ничего плохого, никаких безобразий, точно жил в шкафе, за стеклом. Удивительно, такой бестолковый ребенок. Ну — влюбилась я в него. А он — астроном, геолог, — целая толпа ученых, и все опровергал какого-то Файэ, который, кажется, давно уже помер. В общем — милый такой, олух
царя небесного. И — похож на Инокова.
— Нет, он
знает. Он мне показывал копию секретного рапорта адмирала Чухнина, адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды и что намерение разместить там запасных по обывательским квартирам — намерение несчастное, а может быть, и злоумышленное. Когда
царю показали рапорт, он произнес только: «Трудно поверить».
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то люди собирали вокруг себя небольшие группы рабочих, уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня
узнает. Рабочие
узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
— За наше благополучие! — взвизгнул Лютов, подняв стакан, и затем сказал, иронически утешая: — Да, да, — рабочее движение возбуждает большие надежды у некоторой части интеллигенции, которая хочет… ну, я не
знаю, чего она хочет! Вот господин Зубатов, тоже интеллигент, он явно хочет, чтоб рабочие дрались с хозяевами, а
царя — не трогали. Это — политика! Это — марксист! Будущий вождь интеллигенции…
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть
царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу
знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за ноги держит, от своей земли не уйдешь.
— Она! Слова ее! Жива! Ей — лет семьдесят, наверное. Я ее давно
знаю, Александра Пругавина знакомил с нею. Сектантка была, сютаевка, потом стала чем-то вроде гадалки-прорицательницы. Вот таких, тихонько, но упрямо разрушавших идею справедливого
царя, мы недостаточно ценим, а они…
—
Знаете, на кого
царь похож? — спросил Иноков. Клим безмолвно взглянул в лицо его, ожидая грубости. Но Иноков сказал задумчиво...
— Да
знаете, — нерешительно сказал слабенький голосок. — Уже коли через двадцать лет убиенного
царя вспомнили, ну — иди каждый в свой приходский храм, панихиду служи, что ли…
Затем он рассказал странную историю: у Леонида Андреева несколько дней прятался какой-то нелегальный большевик, он поссорился с хозяином, и Андреев стрелял в него из револьвера, тотчас же и без связи с предыдущим сообщил, что офицера-гвардейца избили в модном кабаке Распутина и что ходят слухи о заговоре придворной
знати, — она решила снять
царя Николая с престола и посадить на его место — Михаила.
— Да, смешно, — сказал Безбедов. —
Царь Думу открывал в мантии, в короне, а там все — во фраках. Во фраках или в сюртуках, — не
знаете?
Она сказала это так сильно встряхнув головой, что очки ее подскочили выше бровей. Вскоре Клим
узнал и незаметно для себя привык думать, что
царь — это военный человек, очень злой и хитрый, недавно он «обманул весь народ».
За окном буйно кружилась, выла и свистела вьюга, бросая в стекла снегом, изредка в белых вихрях появлялся, исчезал большой, черный, бородатый
царь на толстом, неподвижном коне, он сдерживал коня, как бы потеряв путь, не
зная, куда ехать.
— Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не
знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот
царь был врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши
цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
«И
знает бог, и видит свет:
Он, бедный гетман, двадцать лет
Царю служил душою верной...
Бог с тобою,
Нет, нет — не грезы, не мечты.
Ужель еще не
знаешь ты,
Что твой отец ожесточенный
Бесчестья дочери не снес
И, жаждой мести увлеченный,
Царю на гетмана донес…
Что в истязаниях кровавых
Сознался в умыслах лукавых,
В стыде безумной клеветы,
Что, жертва смелой правоты,
Врагу он выдан головою,
Что пред громадой войсковою,
Когда его не осенит
Десница вышняя господня,
Он должен быть казнен сегодня,
Что здесь покамест он сидит
В тюремной башне.
— Да,
царь и ученый: ты
знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и явления физического мира поддавались всякой из этих теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Начальник же тюрьмы и надзиратели, хотя никогда и не
знали и не вникали в то, в чем состоят догматы этой веры, и что означало всё то, что совершалось в церкви, — верили, что непременно надо верить в эту веру, потому что высшее начальство и сам
царь верят в нее.
Нехлюдов молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его,
знал, что то, что он делает, — дурно, но животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и
царило одно, ничего другого не признавая. Он
знал теперь, что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
Совершенно особенный воздух
царил в этой комнатке: пахло росным ладаном, деревянным маслом, какими-то душистыми травами и еще бог
знает чем-то очень приятным, заставлявшим голову непривычного человека тихо и сладко кружиться.
Великий
царь, она любви не
знает.
Как же быть-то?
Возьмешь тебя, обидятся другие;
Другую взять, тебя обидеть. Скоро
Румяная забрезжится заря,
Народ с
царем пойдет на встречу Солнца.
А мне вперед идти и запевать
С подружкою. Кого бы взять? Не
знаю.
Мы Европу все еще
знаем задним числом; нам всем мерещатся те времена, когда Вольтер
царил над парижскими салонами и на споры Дидро звали, как на стерлядь; когда приезд Давида Юма в Париж сделал эпоху, и все контессы, виконтессы ухаживали за ним, кокетничали с ним до того, что другой баловень, Гримм, надулся и нашел это вовсе не уместным.
Все эти милые слабости встречаются в форме еще грубейшей у чиновников, стоящих за четырнадцатым классом, у дворян, принадлежащих не
царю, а помещикам. Но чем они хуже других как сословие — я не
знаю.
Узнал батюшка
царь и велел господина, за давним временем, судом не судить, а имение его отписать в казну.
— Ну, так я и
знала! То-то я вчера смотрю, словно у него дыра во рту… Вот и еще испытание
Царь Небесный за грехи посылает! Ну, что ж! Коли в зачет не примут, так без зачета отдам!
«Уже, добродейство, будьте ласковы: как бы так, чтобы, примерно сказать, того… (дед живал в свете немало,
знал уже, как подпускать турусы, и при случае, пожалуй, и пред
царем не ударил бы лицом в грязь), чтобы, примерно сказать, и себя не забыть, да и вас не обидеть, — люлька-то у меня есть, да того, чем бы зажечь ее, черт-ма [Не имеется.
— А что до этого дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть
знают, что значит власть! От кого же и голова поставлен, как не от
царя? Потом доберемся и до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались вымолотить мое жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно непременно
узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
И вот, говорили, что именно этот человек, которого и со службы-то прогнали потому, что он слишком много
знает, сумел подслушать секретные разговоры нашего
царя с иностранными, преимущественно с французским Наполеоном. Иностранные
цари требовали от нашего, чтобы он… отпустил всех людей на волю. При этом Наполеон говорил громко и гордо, а наш отвечал ему ласково и тихо.
Но, ставя бога грозно и высоко над людьми, он, как и бабушка, тоже вовлекал его во все свои дела, — и его и бесчисленное множество святых угодников. Бабушка же как будто совсем не
знала угодников, кроме Николы, Юрия, Фрола и Лавра, хотя они тоже были очень добрые и близкие людям: ходили по деревням и городам, вмешиваясь в жизнь людей, обладая всеми свойствами их. Дедовы же святые были почти все мученики, они свергали идолов, спорили с римскими
царями, и за это их пытали, жгли, сдирали с них кожу.
О Московской России говорили, что она не
знала греха земельной собственности, единственным собственником являлся
царь, не было свободы, но было больше справедливости.
Настанет год — России черный год, —
Когда
царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты его
узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
Но весь смысл явления Христа миру в том и заключается, чтобы мир свободно
узнал Христа, полюбил
Царя в образе Распятого, увидел божественную мощь в кажущемся бессилии и беспомощности.
Еврейский народ отверг Христа, не
узнал в Нем Мессии, так как ждал земного
царя, могущественного и славного, устроителя земного царства.
Христос был распят тем миром, который ждал своего мирского
царя, ждал князя этого мира и не имел той любви к Отцу, которая помогла бы
узнать Сына.
Не понимаю, отчего лебедь считался в старину лакомым или почетным блюдом у наших великих князей и даже
царей; вероятно,
знали искусство делать его мясо мягким, а мысль, что лебедь служил только украшением стола, должна быть несправедлива.
Нет! Я еще не приказал…
Княгиня! здесь я —
царь!
Садитесь! Я уже сказал,
Что
знал я графа встарь,
А граф… хоть он вас отпустил,
По доброте своей,
Но ваш отъезд его убил…
Вернитесь поскорей!