Долго Анна Михайловна и
художник молчали. Одна тихо и неподвижно сидела, а другой все бегал, а то дмухал носом, то что-то вывертывал в воздухе рукою, но, наконец, это его утомило. Илья Макарович остановился перед хозяйкой и тихо спросил...
Художник молчал, подавленный моей гневной и, к сожалению, не совсем сдержанной речью, наконец, вздохнув, он сказал...
Неточные совпадения
—
Молчи,
молчи, Вера, я давно не видал твоей красоты, как будто ослеп на время! Сию минуту ты вошла, лучи ее ударили меня по нервам,
художник проснулся! Не бойся этих восторгов. Скорей, скорей, дай мне этой красоты, пока не прошла минута… У меня нет твоего портрета…
Девушка улыбнулась. Они
молча пошли по аллее, обратно к пруду. Набоб испытывал какое-то странное чувство смущения, хотя потихоньку и рассматривал свою даму. При ярком дневном свете она ничего не проиграла, а только казалась проще и свежее, как картина, только что вышедшая из мастерской
художника.
Субботы в редакции были сборными днями: получали гонорар, сдавали и обсуждали всей компанией материал на следующий номер, а постоянный
художник и карикатурист редакции Д.Н. Чичагов сидел обыкновенно
молча в углу и делал зарисовки.
Фридрих Фридрихович напел кусочек из известной в репертуаре Петрова партии Бертрама — и взглянул исподлобья на Истомина: тот все супился и
молчал. С каждым лестным отзывом Фридриха Фридриховича, с каждой его похвалой русской талантливости лицо
художника подергивалось и становилось нетерпеливее. Но этой войны Истомина с Шульцем не замечал никто, кроме Иды Ивановны, глаза которой немножко смеялись, глядя на зятя, да еще кроме Мани, все лицо которой выражало тихую досаду.
Сделал опыт: позвал Дедова и показал ему картину. Он сказал только: «ну, батенька», и развел руками. Уселся, смотрел полчаса, потом
молча простился и ушел. Кажется, подействовало… Но ведь он все-таки —
художник.
— Медаль, медаль… Лучший этюд, — говорили некоторые. Другие
молчали:
художники не любят хвалить друг друга.
Не увидеть Анеты я не мог; идти к ней, сжать ей руку,
молча, взглядом передать ей все, что может передать
художник другому, поблагодарить ее за святые мгновения, за глубокое потрясение, очищающее душу от разного хлама, — мне это необходимо было, как воздух.
— Нет; она умерла через два месяца после родов.
Художник отирал слезы, бежавшие по щеке. Молодые люди
молчали; он и они представляли прекрасную надгробную группу Анете.
— Укроемся у меня, — подхватил Антон и подал руку
художнику. Этот не противился и
молча, как покорное дитя, последовал за ним, но прежде посмотрел на лоскуты чертежа. Ему как бы жаль было, что их намочит дождем. Андрюша понял взгляд отца, подобрал лоскуты и бережно положил их к себе за пазуху.
Художник уже вскочил с постели, и так мы
молча стояли друг против друга. С мягкой укоризной я сказал...