Несмотря на больший интеллектуализм Запада, мистика христианского Запада более эмоциональна, чем мистика
христианского Востока, в которой остался очень силен неоплатонический интеллектуализм.
Неточные совпадения
И судьба
христианских народов — динамична, а не статична, как судьба народов
Востока.
Но я не думал, что Азия может окончательно возобладать над Европой, что сближение
Востока и Запада будет победой крайнего
Востока и что свет
христианской Европы будет угасать.
В
христианском средневековом сознании была идея универсального единства, но единство
Востока и Запада в этом замысле не достигалось.
С
Востока, не арийского и не
христианского, идет гроза на всю Европу.
До последнего обострения проблема
Востока и Запада пойдет лишь тогда, когда слишком реально станет перед всем
христианским миром, призванным хранить
христианское откровение о личности, опасность восточно-монгольской стихии безличности, допущенной уже внутрь американско-европейской цивилизации.
На православном
Востоке, в Византии,
христианский мир подвергся другому соблазну, соблазну цезарепапизма: там царя признали заместителем Христа и человека этого почти обоготворили.
На монгольском
Востоке есть страшная стихия безличности, как кара за грехи, грозящая европейской цивилизации, изменяющей
христианскому откровению о личности.
Космическое чувство жалости было более свойственно
Востоку, Индии, чем
христианской Европе.
Это уже существенное отличие
христианской мистики
Востока от неоплатонизма, от греческого интеллектуализма.
Но Псевдо-Дионисий имел огромное, определяющее влияние на
христианскую мистику
Востока и Запада, он определил ее классический тип.
Христианской мистике
Востока чужда земная жизнь Иисуса Христа, чужда идея подражания страстям Христовым, для нее невозможны стигматы.
Христианская мистика
Востока гораздо более, конечно, пропитана неоплатонизмом, чем
христианская мистика Запада.
И прежде всего нужно взглянуть на мистику нехристианского
Востока, мистику Индии, которая ныне нахлынула на
христианскую Европу.
В наше время не может не быть ясно для всех мыслящих людей то, что жизнь людей, — не одних русских людей, но всех народов
христианского мира, с своей, всё увеличивающейся нуждой бедных и роскошью богатых, с своей борьбой всех против всех, революционеров против правительств, правительств против революционеров, порабощенных народностей против поработителей, борьбы государств между собою, запада с
востоком, с своими всё растущими и поглощающими силы народа вооружениями, своей утонченностью и развращенностью, — что жизнь такая не может продолжаться, что жизнь
христианских народов, если она не изменится, неизбежно будет становиться всё бедственнее и бедственнее.