Неточные совпадения
По несчастию, татарин-миссионер был не в ладах с муллою в Малмыже. Мулле совсем не нравилось, что правоверный сын Корана так успешно проповедует
Евангелие. В рамазан исправник, отчаянно привязавши крест в петлицу, явился в мечети и, разумеется, стал впереди всех. Мулла только было начал читать в нос Коран, как вдруг остановился и сказал, что он не смеет продолжать в присутствии правоверного, пришедшего в мечеть с
христианским знамением.
По
Евангелию, путь спасения — Сам Христос, Его божественная Личность, а не евангельская мораль, не
христианские поучения.
— Вы, — говорят англичане, — нашей веры не знаете: мы того же закона
христианского и то же самое
Евангелие содержим.
Однажды мы прочли с ним всю Нагорную проповедь. […всю Нагорную проповедь. — В Нагорной проповеди, содержащейся в
Евангелии, изложены основы
христианского вероучения.] Я заметил, что некоторые места в ней он проговаривал как будто с особенным чувством.
Так что, как сведения, полученные мною после выхода моей книги о том, как не переставая понималось и понимается меньшинством людей
христианское учение в его прямом и истинном смысле, так и критики на нее, и церковные и светские, отрицающие возможность понимать учение Христа в прямом смысле, убедили меня в том, что тогда как, с одной стороны, никогда для меньшинства не прекращалось, но всё яснее и яснее становилось истинное понимание этого учения, так, с другой стороны, для большинства смысл его всё более и более затемнялся, дойдя, наконец, до той степени затемнения, что люди прямо уже не понимают самых простых положений, самыми простыми словами выраженных в
Евангелии.
Таково несомненно жизнепонимание
христианское, видное в каждом изречении
Евангелия.
Отказывающиеся от общей присяги отказываются потому, что обещаться в повиновении властям, т. е. людям, предающимся насилиям, противно смыслу
христианского учения; отказываются от присяги в судах потому, что клятва прямо запрещена
Евангелием.
Все люди нашего
христианского мира знают, несомненно знают и по преданию, и по откровению, и по непререкаемому голосу совести, что убийство есть одно из самых страшных преступлений, которые только может сделать человек, как это и сказано в
Евангелии, и что не может быть этот грех убийства ограничен известными людьми, т. е. что одних людей грех убить, а других не грех.
«Нельзя требовать слишком многого, — говорят обыкновенно люди, обсуживая требования
христианского учения, — нельзя требовать того, чтобы совсем не заботиться о будущем, как это сказано в
Евангелии, но надо только не слишком много заботиться; нельзя отдавать бедным всего, но надо отдавать известную, определенную часть; не надо стремиться к девственности, но надо избегать разврата; не надо оставлять жену и детей, но надо не иметь к ним слишком большого пристрастия» и т. д.
Романтическое воззрение не должно принимать ни за всеобще
христианское, ни за чисто
христианское: оно — почти исключительная принадлежность католицизма; в нем, как во всем католическом, спаялись два начала, — одно, почерпнутое из
евангелия, другое — народное, временное, более всего германическое.
«Добрые дела», как дела закона, ничего общего не имеют с
Евангелием и с
христианским откровением, они остаются в мире дохристианском.
Евангелие не есть аскетическая книга в том смысле, в каком позже появились
христианские аскетические книги, аскетические наставления к духовной жизни.
Творчество жизни оправдывают
христианской моралью лишь путем безграничного насилия над
Евангелием.
Благая весть
Евангелия не знает категорического императива, но его знает отяжелевший в последствиях греха
христианский мир.
Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о боге и
христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний
евангелия.
Разрыв между учением о жизни и объяснением жизни начался с проповеди Павла, не знавшего этического учения, выраженного в
Евангелии Матфея, и проповедовавшего чуждую Христу метафизическо-каббалистическую теорию, и совершился этот разрыв окончательно во время Константина, когда найдено было возможным весь языческий строй жизни, не изменяя его, облечь в
христианские одежды и потому признать
христианским.
А между тем учение это в его истинном значении было не только ясно выражено в тех, признаваемых церквами божественным откровением, книгах
евангелия, которое было нераздельно с извращенным учением, но учение это было до такой степени свойственно, родственно душам человеческим, что, несмотря на всё загромождение и извращение учения ложными догматами, наиболее чуткие к истине люди всё чаще и чаще воспринимали учение в его истинном значении и всё яснее и яснее видели противоречие устройства мира с истинным
христианским учением.
И в самом деле, главная помеха тому, чтобы понять то, что
Евангелие запрещает всякую клятву и тем более присягу, есть то, что псевдо-христианские учители с необычайной смелостью на самом на
Евангелии, самым
Евангелием заставляют клясться людей, т. е. делать противное
Евангелию.