Неточные совпадения
2-й. Вон
с фонарем по берегу
ходят.
Она грозила пальцем и иногда ночью вставала посмотреть в окно, не вспыхивает ли огонек в трубке, не
ходит ли кто
с фонарем по двору или в сарае?
«Долго
ходил я, как юродивый, между вами,
с диогеновским
фонарем, — писал он дальше, — отыскивая в вас черты нетленной красоты для своего идеала, для своей статуи!
Четверть часа спустя Федя
с фонарем проводил меня в сарай. Я бросился на душистое сено, собака свернулась у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась. Я довольно долго не мог заснуть. Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два, собака
с достоинством на нее зарычала; свинья
прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать… я, наконец, задремал.
Архип взял свечку из рук барина, отыскал за печкою
фонарь, засветил его, и оба тихо
сошли с крыльца и пошли около двора. Сторож начал бить в чугунную доску, собаки залаяли. «Кто сторожа?» — спросил Дубровский. «Мы, батюшка, — отвечал тонкий голос, — Василиса да Лукерья». — «Подите по дворам, — сказал им Дубровский, — вас не нужно». — «Шабаш», — примолвил Архип. «Спасибо, кормилец», — отвечали бабы и тотчас отправились домой.
Жандарм светил нам, мы
сошли с лестницы,
прошли несколько шагов двором, взошли небольшой дверью в длинный коридор, освещенный одним
фонарем; по обеим сторонам были небольшие двери, одну из них отворил дежурный офицер; дверь вела в крошечную кордегардию, за которой была небольшая комнатка, сырая, холодная и
с запахом подвала.
…В Москву я из деревни приехал в Великий пост; снег почти
сошел, полозья режут по камням,
фонари тускло отсвечиваются в темных лужах, и пристяжная бросает прямо в лицо мороженую грязь огромными кусками. А ведь престранное дело: в Москве только что весна установится, дней пять
пройдут сухих, и вместо грязи какие-то облака пыли летят в глаза, першит, и полицмейстер, стоя озабоченно на дрожках, показывает
с неудовольствием на пыль — а полицейские суетятся и посыпают каким-то толченым кирпичом от пыли!»
Скупщики
ходили от воза к возу
с фонарями, и рынок получал какой-то фантастический характер.
Вместе
с Нюрой она купила барбарисовых конфет и подсолнухов, и обе стоят теперь за забором, отделяющим дом от улицы, грызут семечки, скорлупа от которых остается у них на подбородках и на груди, и равнодушно судачат обо всех, кто
проходит по улице: о фонарщике, наливающем керосин в уличные
фонари, о городовом
с разносной книгой под мышкой, об экономке из чужого заведения, перебегающей через дорогу в мелочную лавочку…
У театрального подъезда горели два
фонаря. Как рыцарь, вооруженный
с головы до ног, сидел жандарм на лошади, употребляя все свои умственные способности на то, чтоб лошадь под ним не шевелилась и стояла смирно. Другой жандарм, побрякивая саблей,
ходил пеший. Хожалый, в кивере и
с палочкой, тоже
ходил, перебраниваясь
с предводительским форейтором.
И, не придумав, что сказать, я раза два ударил его бумажным свертком по лицу. Ничего не понимая и даже не удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к
фонарю и заслонил руками лицо. В это время мимо
проходил какой-то военный доктор и видел, как я бил человека, но только
с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
Начало светать… На Спасской башне пробило шесть. Фонарщик
прошел по улице и потушил
фонари. Красноватой полосой засветлела зорька, погашая одну за другой звездочки, которые вскоре слились
с светлым небом… Улицы оживали… Завизжали железные петли отпираемых где-то лавок… Черные бочки прогромыхали… Заскрипели по молодому снегу полозья саней… Окна трактира осветились огоньками…
В эту ночь по трущобам глухой Безыменки
ходил весь вечер щегольски одетый искатель приключений, всюду пил пиво, беседовал
с обитателями и, выходя на улицу, что-то заносил в книжку при свете, падавшем из окон, или около
фонарей.
Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было.
Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом.
Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели
с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав в самый темный угол церкви, упал на колени и зарыдал.
Бойня находилась за кладбищем, и раньше я видел ее только издали. Это были три мрачных сарая, окруженные серым забором, от которых, когда дул
с их стороны ветер, летом в жаркие дни несло удушливою вонью. Теперь, войдя во двор, в потемках я не видел сараев; мне все попадались лошади и сани, пустые и уже нагруженные мясом;
ходили люди
с фонарями и отвратительно бранились. Бранились и Прокофий и Николка так же гадко, и в воздухе стоял непрерывный гул от брани, кашля и лошадиного ржанья.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало,
ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все
ходит, или сядет у окна, в которое
с улицы
фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и
с той поры словно от княжны оторвалась.
Мы отрезаны от людей. Первые керосиновые
фонари от нас в девяти верстах на станции железной дороги. Мигает там, наверное, фонарик, вздыхает от метели.
Пройдет в полночь
с воем скорый в Москву и даже не остановится: не нужна ему забытая станция, погребенная в буране. Разве что занесет пути.
На том месте, где у чудовища должен приходиться глаз, светится крошечной красной точкой
фонарь таможенного кордона. Я знаю этот
фонарь, я сотни раз
проходил мимо него, прикасался к нему рукой. Но в странной тишине и в глубокой черноте этой осенней ночи я все яснее вижу и спину и морду древнего чудовища, и я чувствую, что его хитрый и злобный маленький раскаленный глаз следит за мною
с затаенным чувством ненависти.
И он
сошел с порога и стал светить
фонарем в кибитке. Между прислугою, тетушкою и Селиваном перекидывались отдельные коротенькие фразы, обнаружившие со стороны нашей недоверие к хозяину и страх, а со стороны Селивана какую-то далеко скрытую мужичью иронию и, пожалуй, тоже своего рода недоверие.
Ефимка, уж поправив наверху половицу, казалось, потерял весь страх. Шагая через две и три ступени, он
с веселым лицом полез вперед, только оглядываясь и освещая
фонарем дорогу становому. За становым шел Егор Михайлович. Когда они скрылись, Дутлов, поставив уже одну ногу на ступеньку, вздохнул и остановился.
Прошли минуты две, шаги их затихли на чердаке; видно, они подошли к телу.
К часу ночи на дворе поднялся упорный осенний ветер
с мелким дождем. Липа под окном раскачивалась широко и шумно, а горевший на улице
фонарь бросал сквозь ее ветви слабый, причудливый свет, который узорчатыми пятнами
ходил взад и вперед по потолку. Лампадка перед образом теплилась розовым, кротко мерцающим сиянием, и каждый раз, когда длинный язычок огня
с легким треском вспыхивал сильнее, то из угла вырисовывалось в золоченой ризе темное лицо спасителя и его благословляющая рука.
Ничего здесь нет для ума и для сердца: ни гимназии, ни библиотеки, ни театра, ни живых картин, ни концертов, ни лекций
с волшебным
фонарем. Самые плохие бродячие цирки и масленичные балаганы обегают этот город, и даже невзыскательный петрушка
проходил через него последний раз шесть лет тому назад, о чем до сих пор жители вспоминают
с умилением.
Дверь скрипнула.
Фонарь потух. Я прижалась к стене, боясь быть замеченной. Когда они
прошли мимо меня — я стала ощупью впотьмах слезать
с лестницы. У нижней двери я помедлила. Три фигуры неслышно скользнули по крепостной площади, носившей следы запустения более, чем другие места в этом мертвом царстве.
— Ничего ты не чувствуешь, а всё это у тебя от лишнего здоровья. Силы в тебе бушуют. Тебе бы теперь дербалызнуть хорошенечко, выпить этак, знаешь, чтоб во всем теле пертурбация произошла. Пьянство отлично освежает… Помнишь, как ты в Ростове-на-Дону насвистался? Господи, даже вспомнить страшно! Бочонок
с вином мы
с Сашкой вдвоем еле-еле донесли, а ты его один выпил да потом еще за ромом послал… Допился до того, что чертей мешком ловил и газовый
фонарь с корнем вырвал. Помнишь? Тогда еще ты
ходил греков бить…
Толкнув дверью Юрасова и не заметив его, через площадку быстро
прошел кондуктор
с фонарем и скрылся за следующей дверью.
Ясные улики говорили, что она одна последняя
ходила вчера поздно вечером
с фонарем наверх «кутать трубу» и, всего вероятнее, по своей ребячьей трусливости слетела оттуда сломя голову и забыла запереть за собою дверь, а так и оставила ее, отмахнув к стене тою стороною, где был начертан рукою Сафронихи меловой крест — «орудие на супостата».
Закусочный стол опять был накрыт. Альмер пил красное,
с аппетитом ел какую-то птицу
с трюфелями и заказал себе еще матлот из налимов и стерлядку кольчиком. Фролов пил одну водку и закусывал хлебом. Он мял ладонями лицо, хмурился, пыхтел и, видимо, был не в духе. Оба молчали. Было тихо. Два электрических
фонаря в матовых колпаках мелькали и сипели, точно сердились. За дверями, тихо подпевая,
проходили цыганки.
В таких колебаниях страха и упования на милосердие Божье
прошел месяц. Наступил февраль. В одну полночь кто-то постучался в ворота домика на Пресне, дворовая собака сильно залаяла. Лиза первая услышала этот стук, потому что окна ее спальни были близко от ворот, встала
с постели, надела туфельки и посмотрела в окно. Из него увидела она при свете
фонаря, стоявшего у самых ворот, что полуночник был какой-то офицер в шинеле
с блестящими погонами.
Прошло не более получаса, в коридоре послышались крадущиеся шаги, дверь отворилась и на пороге появилась
с маленьким потайным
фонарем в руках Стеша.
Они выбрали день и решили, что Иван встретит Бориса Ивановича вечером, на почтовом тракте, при повороте на проселочную дорогу, ведущую на заимку Толстых, и что оттуда, во избежание подозрений, они
пройдут пешком, через тайгу в поселок. Сабиров должен был захватить
с собой потайной
фонарь, лопату и веревку
с крючком, которым стаскиваются бревна.
Когда они
проходили мимо
фонаря, свет упал на красивое женское лицо и юношу
с длинными волосами и в синей
с косым воротом рубашке.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она
проходила переднюю, она в окно видела, что какой-то экипаж и
фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп,
с испуганным лицом и
с другою свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой-то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что-то.
Игривые штуки его
с немцем кончились тем, что тот все
ходил, мерцая своим
фонарем, как ивановский жук в траве, пока, наконец, в сенях одной крестьянской хаты ему отмяли бока, и провожатый, отвечавший за его жизнь, принес его домой, где тот и не замедлил отдать богу свою немецкую душу, пожившую здесь
с почтением к святителю Николаю и к св. Георгию.