Неточные совпадения
Он
прошел берегом с полверсты и наконец набрел
на мальчишек, которые в полусгнившей, наполненной до половины водой лодке удили рыбу. Они за гривенник с радостью взялись перевезти его и сбегали в хижину отца за
веслами.
Он радовался всякому явлению в природе и в домашнем быту, как новому, незнакомому явлению; наконец, совершенно оправился, даже поздоровел, пополнел и получил, уже более года потерянный румянец во всю щеку; удил рыбу,
ходил на охоту за перепелами, ел и пил аппетитно и был
весел.
Большая (и с большою грязью) дорога шла каймою около сада и впадала в реку; река была в разливе;
на обоих берегах стояли телеги, повозки, тарантасы, отложенные лошади, бабы с узелками, солдаты и мещане; два дощаника
ходили беспрерывно взад и вперед; битком набитые людьми, лошадьми и экипажами, они медленно двигались
на веслах, похожие
на каких-то ископаемых многоножных раков, последовательно поднимавших и опускавших свои ноги; разнообразные звуки доносились до ушей сидевших: скрип телег, бубенчики, крик перевозчиков и едва слышный ответ с той стороны, брань торопящихся пассажиров, топот лошадей, устанавливаемых
на дощанике, мычание коровы, привязанной за рога к телеге, и громкий разговор крестьян
на берегу, собравшихся около разложенного огня.
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток
на земле,
ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо
весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Утро, еще не совсем проснулось море, в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже
прошли остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой серой башней
на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько маленьких лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с острова идут за сардинами. В памяти остается мерный плеск длинных
весел и тонкие фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
Выйдя затем
на улицу, я прочел
на клочке: «С Новым годом, с новым счастьем. Скорей телеграфируй, скучаю ужасно.
Прошла целая вечность. Жалею, что нельзя послать по телеграфу тысячу поцелуев и самое сердце. Будь
весел, радость моя. Зина».
Лодка бойко обогнула пристань и вышла
на простор. Она исчезла в волнах, но тотчас же из глубокой ямы скользнула
на высокий холм, так что можно было различить и людей и даже
весла. Лодка
прошла сажени три, и ее отбросило назад сажени
на две.
Поп ушел, и мы вышли
на веслах в тесноте сырых стен
на чистую воду,
пройдя под конец каменную арку, заросшую кустами.
— Да уж теперь ты не очень наваливайся
на весла-то. Теперь шабаш. Вот еще только одно бы место
пройти… Отдохни-ка.
Пятого ноября, я еще не
сходил сверху, потому что до половины второго просидел у меня Кавелин, только что успели прибежать ко мне Вера и Машенька, чтоб послушать «Арабески» Гоголя, которые я накануне купил для Машеньки, как вбежал сам Гоголь, до того замерзший, что даже жалко и смешно было смотреть
на него (в то время стояла в Петербурге страшная стужа, до двадцати трех градусов при сильном ветре); но потом, посогревшись, был очень
весел и забавен с обеими девицами.
Матрос ревниво осмотрел шлюпку: дыры не было. Штуцер вместе с уцелевшим
веслом валялся
на дне, опутанный набухшим причалом; ствол ружья был полон песку и ила. Аян вынул патрон, промыл ствол и вывел шлюпку
на глубину — он торопился; вместе с ним, ни
на секунду не оставляя его,
ходила по колена в воде высокая городская девушка.
На пристань он
сходит царевну встречать,
И лик его светел и
весел,
За ним вся корсунская следует знать,
И руку спешит он царевне подать,
И в пояс поклон ей отвесил.
Хоть бы
веслами работать умели —
на Неву или
на Волгу перевозчиками бы нанялись или, если бы расторопность была, — поступили бы в дворники, а то мостовую мостить, с шарманкой
ходить, раек показывать пошли бы, когда уж больно тошно приходится им в своей-то среде…
Резко и бойко одна за другой вверх по Волге выбегали баржи меркуловские. Целу путину ветер попутный им дул, и
на мелях,
на перекатах воды стояло вдоволь. Рабочие
на баржах были веселы, лоцманá радовались высокой воде, водоливы вёдру, все ровному ветру без порывов, без перемежек. «Святой воздух» широко́ расстилал «апостольские скатерти», и баржи летели, ровно птицы, а бурлаки либо спали, либо ели, либо тешились меж собою. Один хозяин не
весел по палубе похаживал — тюлень у него с ума не
сходил.
Волна
прошла: гребцы сильнее налегли
на весла.
Мальчик у него быстро переменился к лучшему — он «оздоровел, побурел», стал
весел и, что весьма важно, «привязался» к своему воспитателю, с которым они
ходили, ездили, катались
на лодках, «одетые легко, иногда до полуночи».
Миновали тальник, выплыли
на простор.
На том берегу уже заслышали стук и мерное плесканье
весел и кричали: «Скорей! скорей!»
Прошло еще минут с десять, и баржа тяжело ударилась о пристань.
Прошло часа три в ожидании знаменитого гостя. Между тем небольшая двухвесельная лодка подошла к пристани. В ней сидели два финна в простых крестьянских одеждах, больших и широкополых шляпах, опущенных, по обыкновению,
на самые глаза. Один усердно работал
веслами, другой управлял рулем. Лодку не пустили
на пристань, и она должна была подойти к берегу несколько подальше. Старик, сидевший у руля, вышел
на берег и начал пробираться к городскому дому.
И
ходил как расслабленный. И тут еще Лиля заметила, что Павел что-то особенно
весел; после чего Павел нахмурился, снял усы и ушел в свою комнату. И с тех пор Сергей Андреич искал прежнего милого, хорошо знакомого мальчика, натыкался
на что-то новое и загадочное и мучительно недоумевал.