Неточные совпадения
Вечерами он выспрашивал у Любаши новости, иногда заходил к ней и нередко встречал там безмолвную Никонову, но чаще
дядю Мишу, носившего
фамилию Суслов.
После святок мать отвела меня и Сашу, сына
дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя
фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя
фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Я сказал этим бедным людям, чтоб они постарались не иметь никаких на меня надежд, что я сам бедный гимназист (я нарочно преувеличил унижение; я давно кончил курс и не гимназист), и что имени моего нечего им знать, но что я пойду сейчас же на Васильевский остров к моему товарищу Бахмутову, и так как я знаю наверно, что его
дядя, действительный статский советник, холостяк и не имеющий детей, решительно благоговеет пред своим племянником и любит его до страсти, видя в нем последнюю отрасль своей
фамилии, то, «может быть, мой товарищ и сможет сделать что-нибудь для вас и для меня, конечно, у своего
дяди…»
Учителя звали Матвей Васильич (
фамилии его я никогда не слыхивал); это был человек очень тихий и добрый; он писал прописи не хуже печатных и принялся учить меня точно так же, как учил
дядя.
— Неужели ты опять про
фамилию? — вскричал
дядя в испуге.
— Эх, брат Григорий, говорил я тебе, — продолжал
дядя, с укоризною посмотрев на Видоплясова, — сложили они, видишь, Сергей, какую-то пакость в рифму на его
фамилию. Он ко мне, жалуется, просит, нельзя ли как-нибудь переменить его
фамилию, и что он давно уж страдал от неблагозвучия…
Одно в этом письме было ясно:
дядя серьезно, убедительно, почти умоляя меня, предлагал мне как можно скорее жениться на прежней его воспитаннице, дочери одного беднейшего провинциального чиновника, по
фамилии Ежевикина, получившей прекрасное образование в одном учебном заведении, в Москве, на счет
дяди, и бывшей теперь гувернанткой детей его.
Я смотрел на
дядю во все глаза.
Фамилия Ежевикин совершенно вылетела у меня из головы. Я геройствовал, всю дорогу мечтал о своей предполагаемой суженой, строил для нее великодушные планы и совершенно позабыл ее
фамилию или, лучше сказать, не обратил на это никакого внимания с самого начала.
Тентелеев, человек ужасно чванливый, стал просить хозяина представить его; но та, как только услыхала его
фамилию:"Как? — говорит, — сметь знакомиться с автором
Дяди Тома?
Когда на одной из них мальчик увидал нужную
фамилию, он зябко вздрогнул и, ничего не сказав
дяде, стал внимательно осматривать вывеску.
— Нет, — ответил я на вопрос. — Моя
фамилия Потапов. Но у меня есть
дядя, брат моей матери… действительно… Федотов.
Затем в первом письме к
дяде я подписался этой
фамилией.
— Как, однако, давно! Вот
дядя и отец знали всех служащих, а я почти никого не знаю. Я вас видела и раньше, но не знала, что ваша
фамилия Пименов.
Через полчаса
дядя кончил свою работу и отделал альбом на славу: все имена и
фамилии русских были зачеркнуты старательно, широко, крепко, неопрятно — и написаны по-русски, а сверх того на первой белой странице явились следующие стихи...
Нам показалось досадно, и мы навели
дядю на то, чтоб он стал рассматривать альбом; а чтоб он не проглядел подписей, я указал ему имя известного русского живописца, подписанное по-французски, и сказал Казначееву вполголоса, но так, чтоб
дядя слышал: «Какой позор! русский художник рисует для русской девушки и не смеет или стыдится подписать свою
фамилию русскими буквами, да и как исковеркал бедное свое имя!» Казначеев отвечал мне в том же тоне, и
дядя воспламенился гневом: начал бранить Турсукову, рисовальщиков, общество и пробормотал: «Жаль, что нет чернильницы и пера; я переправил бы их имена по-русски».
В одну минуту я принес чернильницу с пером, и
дядя широкою, густою чертою вымарал французскую подпись и крупными русскими буквами, полууставом, подписал под ней имя и
фамилию рисовавшего живописца: кажется, первый попался Кипренский.
Не знаю, попадался ли прежде на глаза
дяде этот альбом, только я и Казначеев, рассматривая его в первый раз на столе в гостиной, увидели, что под всеми рисунками, рисованными русскими художниками и любителями, имена подписаны по-французски, равно как имя и
фамилия самой Турсуковой.
— Моего названного отца и
дядю звали так, и на Кавказе все меня знали под этой
фамилией. Мои предки…
Другой
дядя по отцу, чиновник казенной палаты, человек молчаливый, недалекий и ревматический, молчит или же говорит только о том, что в случае возникновения процесса
фамилия Усковых попадет в газеты; по его мнению, дело следует потушить в самом начале и не предавать его огласке, но, кроме ссылок на газеты, он ничем другим не поясняет этого своего мнения.
У меня с детства была некоторая связь и с
фамилией Урусовых. Его родной
дядя, князь М.А.Урусов, был долго у нас в Нижнем губернатором. С его сыновьями я танцевал мальчиком на детских балах, а потом, студентом, и с их матерью.
Первый был в восхищении, что избавился от человека, которого боялся
дядя его, которого он сам ненавидел за сходство
фамилий, за физиономию, наружные и душевные качества и еще по какому-то смутному, непонятному чувству.
Густав, прочтя описание последних дней жизни своего
дяди, возненавидел Карла и просился немедленно в русскую службу. Следствием этого прошения был вызов его в Москву. Здесь нашел он многих соотечественников своих из лучших
фамилий, снискивавших себе пропитание разными искусствами. Иные давали уроки танцевания, другие учили чистописанию, языкам и математике. Несколько приятелей своих застал он в разрисовке стекол для подмосковного села Покровского.
Это и был
дядя Алфимыч, он же алхимик, или же, как почтительно произнес половой, Корнилий Потапович.
Фамилия его была Алфимов, отчего и происходило первое прозвище «
дядя Алфимыч»; кличка «алхимик» была дана старику, видимо, лишь по созвучию с его
фамилией, но это не мешало ему очень на нее обижаться и долго помнить того, кто при нем решился даже шутя обозвать его так.