Неточные совпадения
Мы взроем вам землю, украсим ее, спустимся
в ее бездны, переплывем моря, пересчитаем звезды, — а вы, рождая нас, берегите, как провидение, наше
детство и юность, воспитывайте нас честными,
учите труду, человечности, добру и той любви, какую Творец вложил
в ваши сердца, — и мы твердо вынесем битвы жизни и пойдем за вами вслед туда, где все совершенно, где — вечная красота!
— Не знаю, бабушка, да и не желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из окна к знакомой ему дали, к синему небу, к меловым горам за Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню стихи Дмитриева, что
в детстве учил...
Учил ли его кто-нибудь уму-разуму, просвещен ли он
в науках, любил ли кто его хоть сколько-нибудь
в его
детстве?
Он стал на колени, перекрестился и сложил руки так, как его
в детстве еще
учили молиться.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова
детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она
учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали
в их саду и
в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и
в поле, не знал еще, каким именем называют
в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала
в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались
в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз
в день,
в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Известно, что как бы ни дурно
учили ребенка
в детстве, как бы ни плохи были преподаватели
в школе, но если ученик имеет добрую волю и твердое желание учиться, то при хороших его способностях он непременно достигнет образования сам, независимо от своих наставников.
В детство Софья Львовна и он жили
в разных квартирах, но под одною крышей, и он часто приходил к ней играть, и их вместе
учили танцевать и говорить по-французски; но когда он вырос и сделался стройным, очень красивым юношей, она стала стыдиться его, потом полюбила безумно и любила до последнего времени, пока не вышла за Ягича.
По-английски я стал учиться еще
в Дерпте, студентом, но с
детства меня этому языку не
учили. Потом я брал уроки
в Петербурге у известного учителя, которому выправлял русский текст его грамматики. И
в Париже
в первые зимы я продолжал упражняться, главным образом,
в разговорном языке. Но когда я впервые попал на улицы Лондона, я распознал ту давно известную истину, что читать, писать и даже говорить по-английски — совсем не то, что вполне понимать всякого англичанина.
Вот то же и стихи. Всякие стихи, как только я бывало взгляну на страницу с короткими строчками, наводили на меня смертельную тоску. Сейчас же разбирает зевота и сон.
В детстве гувернантки заставляли меня
учить наизусть глупые какие-то куплеты для поздравления с именинами и с рождениями maman.
В детстве его
учила молиться мать, которая была глубоко религиозная женщина и сумела сохранить чистую веру среди светской шумной жизни, где религия хотя и исполнялась наружно, но не жила
в сердцах исполнителей и даже исполнительниц. Князь помнил, что он когда-то ребенком, а затем мальчиком любил и умел молиться, но с летами,
в товарищеской среде и
в великосветском омуте тогдашнего Петербурга, утратил эту способность.
— Эх, не
учили нас
в детстве, вот и тяжко приходится под старость! — произнес один из рабочих таким печальным голосом, что сердце бумажного короля сжалось от сострадания.
Потом,
в жизни, каждый русский человек сваливает почти все свои неудачи, нелепости, промахи на то, что у нас называется"средою", а разбери хорошенько, и выйдет, что пострадал он от того, что не
учили его с
детства определять толково и ясно, что такое стол.
Мать его, дочь довольно известного русского литератора двадцатых годов,
в первые годы его
детства сама
учила его всему, чему училась
в одном петербургском институте, из которого вышла с шифром, и, что всего важнее, умела внушить ему любовь к добру, правде и чести.