Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну
ребенка, который что-нибудь переймет
у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь
учиться захочет.
Ему было девять лет, он был
ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел
учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он
учился у Капитоныча,
у няни,
у Наденьки,
у Василия Лукича, а не
у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Он уж
учился в селе Верхлёве, верстах в пяти от Обломовки,
у тамошнего управляющего, немца Штольца, который завел небольшой пансион для
детей окрестных дворян.
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ.
У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один сын
у нее — больше
детей нет. Он
учился в Казани, в университете, служит здесь
у губернатора, по особым поручениям.
Она рассказала мне, что ей совсем не скучно, а ежели и случится соскучиться, то она уходит к соседским
детям, которые
у нее бывают в гостях; что она, впрочем, по будням и
учится, и только теперь, по случаю моего приезда, бабушка уволила ее от уроков.
По окончании всенощной все подходят к хозяевам с поздравлениями, а
дети по очереди целуют
у старой полковницы ручку. Старушка очень приветлива, всякому найдет доброе слово сказать, всякого спросит: «Хорошо ли, душенька,
учишься? слушаешься ли папеньку с маменькой?» — и, получив утвердительный ответ, потреплет по щеке и перекрестит.
— Нехорошо, Варя, лениться.
Учитесь,
дети,
учитесь! Не бог знает, какие достатки
у отца с матерью! Не ровен час — понадобится.
И купечество и братство валом валило в новый трактир. Особенно бойко торговля шла с августа, когда помещики со всей России везли
детей учиться в Москву в учебные заведения и когда установилась традиция — пообедать с
детьми у Тестова или в «Саратове»
у Дубровина… откуда «жить пошла» со своим хором знаменитая «Анна Захаровна», потом блиставшая
у «Яра».
В пансионе Окрашевской
учились одни
дети, и я чувствовал себя там
ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная.
У Рыхлинскогс
учились не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них
училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
Через несколько дней после приезда он заставил меня учить молитвы. Все другие
дети были старше и уже
учились грамоте
у дьячка Успенской церкви; золотые главы ее были видны из окон дома.
Скоро я перестала
учиться у Покровского. Меня он по-прежнему считал
ребенком, резвой девочкой, на одном ряду с Сашей. Мне было это очень больно, потому что я всеми силами старалась загладить мое прежнее поведение. Но меня не замечали. Это раздражало меня более и более. Я никогда почти не говорила с Покровским вне классов, да и не могла говорить. Я краснела, мешалась и потом где-нибудь в уголку плакала от досады.
— Гм. А правда ли, что вы, — злобно ухмыльнулся он, — правда ли, что вы принадлежали в Петербурге к скотскому сладострастному секретному обществу? Правда ли, что маркиз де Сад мог бы
у вас
поучиться? Правда ли, что вы заманивали и развращали
детей? Говорите, не смейте лгать, — вскричал он, совсем выходя из себя, — Николай Ставрогин не может лгать пред Шатовым, бившим его по лицу! Говорите всё, и если правда, я вас тотчас же, сейчас же убью, тут же на месте!
— А того ради и учу. Откуда баре, холеные хари? Всё из нас, из черноты земной, а откуда еще-то? Чем больше науки, тем длинней руки, больше возьмут; а кем больше взято,
у того дело и свято… Бог посылает нас сюда глупыми
детьми, а назад требует умными стариками, значит — надо
учиться!
— Мы с мужем люди небогатые, но образованные. Я
училась в прогимназии, а он в кадетском корпусе, хотя и не кончил… Но мы хотим быть богатыми и будем…
Детей у нас нет, а
дети — это самый главный расход. Я сама стряпаю, сама хожу на базар, а для чёрной работы нанимаю девочку за полтора рубля в месяц и чтобы она жила дома. Вы знаете, сколько я делаю экономии?
У ней двое
детей, где-то
учатся.
Сначала она уверяла меня, что это так, что это ничего не значит; но скоро в ее разговорах со мной я начал слышать, как сокрушается она о том, что мне не
у кого
учиться, как необходимо ученье мальчику; что она лучше желает умереть, нежели видеть
детей своих вырастающих невеждами; что мужчине надобно служить, а для службы необходимо
учиться…
— Да что же такое тут здоровье-то? За что же вы ребенка-то губите, оставляя его в невежестве? —
У Павла навернулись на глазах слезы. — Смотрите, уж он сам плачет, — продолжал генерал, — сознавая, может быть, то зло, которое причиняет ему ваша слепая и невежественная любовь. Плачь, братец, и просись
учиться: в противном случае ты погиб безвозвратно.
Маменька же, увидевши, что я не отличился в знании иностранного языка и еще оштрафован родительским щелчком, впрочем весьма чувствительным, от которого
у меня в три ручья покатились слезы, маменька завели меня тихонько в кладовую и — то-то материнское сердце! — накормили меня разными сластями и, приголубливая меня, говорили:"Хорошо делаешь, Трушко, не
учись их наукам. Дай бог и с одною наукою ужиться, а они еще и другую вбивают
дитяти в голову".
У Овэна
дети и не ссорились за ученье и
учились хорошо.
Ноги даже в калошах зябнут и застывают. Крестьяне решительно отказались топить школу. Они и детей-то посылают
учиться только для того, чтобы даром не пропадал гривенник, который земство взимает на нужды народного образования. Приходится топить остатками забора и брать взаймы охапками
у фельдшера. Тому — житье. Однажды мужики попробовали было и его оставить без дров, а он взял и прогнал наутро всех больных, пришедших на пункт. И дрова в тот же день явились сами собой.
Марья Ивановна. Хуже всего то, что он не занимается больше
детьми. И я должна все решать одна. А
у меня, с одной стороны, грудной, а с другой — старшие, и девочки и мальчики, которые требуют надзора, руководства. И я во всем одна. Он прежде был такой нежный, заботливый отец. А теперь ему все равно. Я ему вчера говорю, что Ваня не
учится и опять провалится; а он говорит, что гораздо лучше бы было, чтобы он совсем вышел из гимназии.
А ведь она глубоко уважала науку и понимала, что «иначе
учиться нельзя». Та же ничего этого не понимала, она только знала, что ей нечем заплатить частному доктору и что
у нее трое
детей.
У Лидиньки Затц чуть ли не каждую неделю являлись какие-нибудь новые великие начинания: то она на юридическом факультете лекции слушает, то в анатомический театр в медицинскую академию бегает и все норовит «запустить скальпель в кадавер» (Лидинька очень любит такие слова), то она швейному, то переплетному делу обучается, то в наборщицы поступает, то стенографии
учится, то в акушерки готовится, то вдруг
детей обучает и открывает
у себя бесплатную школу.
Кастера в своей «Histoire de Catherine II» говорит, что
детей было трое, из них младшая — княжна Тараканова, родившаяся в 1755 году; старшие же были сыновья, из которых один был жив еще в 1800 году, а другой еще в молодых летах, приготовляясь к горной службе,
учился химии
у профессора Лемана и вместе с своим учителем был удушен испарениями какого-то состава, пролившегося из разбитой по неосторожности бутылки.
Костя был сын троюродного племянника генеральши, а Маша — дочь чуть ли не четвероюродной племянницы. И мальчик, и девочка были сироты и взяты Глафирой Петровной в младенчестве.
Дети были неразлучны, и вместе, Костя ранее, а Маша только в год нашего рассказа,
учились грамоте и Закону Божию
у священника церкви Николы Явленного, благодушного старца, прозвавшего своих ученика и ученицу: «женишек и невестушка». Это прозвище так и осталось за
детьми.
Светлою чертою в личности Николая Ильича была его любовь к семье, состоящей из знакомой нам жены и двух
детей, сына и дочери, из которых первый
учился в гимназии.
У него же жила свояченица, сестра жены, старая дева, заведывающая его маленьким хозяйством, так как его жена была болезненной женщиной, постоянно лечившейся.
Елена Семеновна учит
детей.
У нее это порядочно идет, оттого что она сама чему-нибудь порядочно
училась. А я? Я на каждом шагу спотыкаюсь, чувствую, что не в состоянии выучить и простой грамоте.
В таком прелестном благополучии, в таком райском житье прошли для нашего Робинзона целые четыре года: семейный мир его не возмущался ничем ни на минуту;
дети его подрастали и
учились;
у него завелась лошадка и тележка, которую он, по любви к искусствам, каждую весну перекрашивал в новую краску; годы шли урожайные, нечего было и желать больше.
Дети учились днем, а по вечерам
у Пиднебесного собирались «вечерницы» — рабочие посиделки, — так, как и
у прочих людей.
Учиться ребенок был очень способен; но тогдашняя училищная строгость и ядовитые докуки товарищей отняли
у него всякую возможность успеха.
В таком прелестном благополучии, в таком райском житье прошли для нашего Робинзона целые четыре года: семейный мир его не возмущался ничем ни на минуту;
дети его подрастали и
учились;
у него завелись лошадка и тележка, которую он, по любви к искусствам, каждую весну перекрашивал в новую краску; годы шли урожайные, нечего было и желать больше.