Неточные совпадения
Довольно! Окончен
с прошедшим расчет,
Окончен расчет
с господином!
Сбирается
с силами русский народ
И
учится быть гражданином.
Жена — раба любимая,
А дочка вместе
с барышней
Училась и французскому
И всяким языкам,
Садиться позволялось ей
В присутствии княжны…
Г-жа Простакова. Врет он, друг мой сердечный! Нашел деньги, ни
с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не
учись этой дурацкой науке.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их
с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе
учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.)
С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит
с Митрофаном.)
Степан Аркадьич в школе
учился хорошо, благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и
с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий.
С точки зрения отца, он не хотел
учиться тому, чему его учили.
Она теперь
с радостью мечтала о приезде Долли
с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и
учиться, как это делать.
— Не знаю, — сказала она. — Она не велела
учиться, а велела итти гулять
с мисс Гуль к бабушке.
— Он был очень болен после того свидания
с матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, — сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его здоровье, и теперь я по совету доктора отдал его в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и
учится хорошо.
Долго бился
с нею Григорий Александрович; между тем
учился по-татарски, и она начинала понимать по-нашему.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в школе, где он
с ним вместе
учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было у него время
учиться по охоте своей, а не то что
с палкой в руке говорить: «
Учись!» Черт знает,
с которого конца начинают!..
Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу:
учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил ремнем по спине за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря
с женой или
с камрадом.
Ах, да! я ведь тебе должен сказать, что в городе все против тебя; они думают, что ты делаешь фальшивые бумажки, пристали ко мне, да я за тебя горой, наговорил им, что
с тобой
учился и отца знал; ну и, уж нечего говорить, слил им пулю порядочную.
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей…
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет
с каждою весною.
Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою:
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет».
Мы все
учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист
с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду большой, перестану
учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а
с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
«Ежели мы нынче едем, то, верно, классов не будет; это славно! — думал я. — Однако жалко Карла Иваныча. Его, верно, отпустят, потому что иначе не приготовили бы для него конверта… Уж лучше бы век
учиться да не уезжать, не расставаться
с матушкой и не обижать бедного Карла Иваныча. Он и так очень несчастлив!»
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас
с собою, — сказал он. — Вы будете жить у бабушки, a maman
с девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы
учитесь хорошо и что вами довольны.
Сказав
с Карлом Иванычем еще несколько слов о понижении барометра и приказав Якову не кормить собак,
с тем чтобы на прощанье выехать после обеда послушать молодых гончих, папа, против моего ожидания, послал нас
учиться, утешив, однако, обещанием взять на охоту.
Он
учился охотнее и без напряжения,
с каким обыкновенно принимается тяжелый и сильный характер.
— Нет,
учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества
с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
— Это очень хорошо, что ты сам его поведешь, — заметил Зосимов Разумихину, — что завтра будет, увидим, а сегодня очень даже недурно: значительная перемена
с давешнего. Век живи, век
учись…
А тот чахоточный, родня вам, книгам враг,
В ученый комитет который поселился
И
с криком требовал присяг,
Чтоб грамоте никто не знал и не
учился?
— Да, — заметил Николай Петрович, — он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю,
учусь, вообще стараюсь стать в уровень
с современными требованиями, — а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.
«
Учится. Метит в университет, — а наскандалил где-то», — думал Самгин, переговорив
с доктором, шагая к воротам по дорожке больничного сада. В калитке ворот
с ним столкнулся человек в легком не по сезону пальто, в шапке
с наушниками.
—
Учиться нам следовало бы,
учиться, а не драться, — гулким басом говорил он. — Драться мы умеем только
с турками, да и тех не дают нам бить…
— Толстой-то, а? В мое время… в годы юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда
учились думать о народе, а не о себе. Он — о себе начал.
С него и пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение от целого… Ну — до свидания… Ухо чего-то болит… Прошу…
Он отвез жену за границу, Бориса отправил в Москву, в замечательное училище, где
учился Туробоев, а за Лидией откуда-то приехала большеглазая старуха
с седыми усами и увезла девочку в Крым, лечиться виноградом.
Он был сыном уфимского скотопромышленника,
учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться
с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу.
С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
Самгин поднял
с земли ветку и пошел лукаво изогнутой между деревьев дорогой из тени в свет и снова в тень. Шел и думал, что можно было не
учиться в гимназии и университете четырнадцать лет для того, чтоб ездить по избитым дорогам на скверных лошадях в неудобной бричке,
с полудикими людями на козлах. В голове, как медные пятаки в кармане пальто, болтались, позванивали в такт шагам слова...
— До того, как хворать, мама была цыганкой, и даже есть картина
с нее в красном платье,
с гитарой. Я немножко
поучусь в гимназии и тоже стану петь
с гитарой, только в черном платье.
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него
с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно
учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
«Родится человек, долго чему-то
учится, испытывает множество различных неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости
с женщиной, — наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет человек становится одиноким…»
— А — что значат эти союзы безоружных? Доктора и адвокаты из пушек стрелять не
учились. А вот в «Союзе русского народа» — попы, — вы это знаете? И даже — архиереи, да-с!
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат, заканчивала тюремный день, и тогда Самгину казалось, что весь день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме
с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого-то праздника, и заранее
учились веселиться.
Она ничуть не считается
с тем, что у меня в школе
учатся девицы хороших семейств, — заговорила мать тоном человека, у которого начинают болеть зубы.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне
с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно
учиться жить и работать у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
— Простая хористка, — какова, а? Голосок-то! За всех поет! Мы
с Алиной дали ей средства
учиться на большую певицу. Профессор — изумлен.
Она вообще держалась ученицей, которая знает, что надобно
учиться, и примирилась
с этим.
— Да-да, для этого самого!
С вас,
с таких, много ли государство сострижет? Вы только объедаете, опиваете его. Сколько стоит выучить вас грамоте? По десяти лет
учитесь, на казенные деньги бунты заводите, губернаторов, министров стреляете…
И тотчас же ему вспомнились глаза Лидии, затем — немой взгляд Спивак. Он смутно понимал, что
учится любить у настоящей любви, и понимал, что это важно для него. Незаметно для себя он в этот вечер почувствовал, что девушка полезна для него: наедине
с нею он испытывает смену разнообразных, незнакомых ему ощущений и становится интересней сам себе. Он не притворяется пред нею, не украшает себя чужими словами, а Нехаева говорит ему...
— Велика важность! Мало ли кто
с кем
учился!
Был ему по сердцу один человек: тот тоже не давал ему покоя; он любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее — и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос,
учился и жил
с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц.
— Ближе всякой родни: я вместе
с ним рос,
учился и не позволю дерзостей…
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле,
с разными хитростями, обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь перескакивать через них, то есть, например,
учиться слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретенной полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошел все науки и искусства.
У него был свой сын, Андрей, почти одних лет
с Обломовым, да еще отдали ему одного мальчика, который почти никогда не
учился, а больше страдал золотухой, все детство проходил постоянно
с завязанными глазами или ушами да плакал все втихомолку о том, что живет не у бабушки, а в чужом доме, среди злодеев, что вот его и приласкать-то некому, и никто любимого пирожка не испечет ему.
Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он
учился ей у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх
с деревенскими мальчишками, в толках
с их отцами и на московских базарах. Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
А бедный Илюша ездит да ездит
учиться к Штольцу. Как только он проснется в понедельник, на него уж нападает тоска. Он слышит резкий голос Васьки, который кричит
с крыльца...
— Вы не умеете рисовать, — сказал он, — вам года три надо
учиться с бюстов да анатомии… А голова Гектора, глаза… Да вы ли делали?