Неточные совпадения
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что
учитель и мать идут по дорожке сада; мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа,
учитель, встряхивая медными волосами, курит.
Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
— Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне дали особые комнаты и поселили со мной ma tante Анну Васильевну, а мисс Дредсон уехала в Англию. Я занималась музыкой, и мне оставили французского профессора и
учителя по-русски, потому что тогда в
свете заговорили, что надо знать по-русски почти так же хорошо, как по-французски…
Только во сне я читал иной раз собственные стихи или рассказы. Они были уже напечатаны, и в них было все, что мне было нужно: наш городок, застава, улицы, лавки, чиновники,
учителя, торговцы, вечерние гуляния. Все было живое, и над всем было что-то еще, уже не от этой действительности, что освещало будничные картины не будничным
светом. Я с восхищением перечитывал страницу за страницей.
Известно, остервенился зверь, жену избил на чем
свет стоит,
учителя в палки поставил, а к Порфирию Петровичу с тех пор доверие неограниченное питать стал.
Впрочем, Гаврилыч на этот раз исполнил возложенное на него поручение с не совсем свойственною ему расторопностью и еще до
света обошел
учителей, которые, в свою очередь, собрались к Петру Михайлычу часу в седьмом.
Через час времени, проведенный Термосесовым в разговоре с Бизюкиной о том, что ни одному дураку на
свете не надо давать чувствовать, что он глуп,
учитель явился с приглашением для всех пожаловать на вечер к Порохонцеву и при этом добавил...
«Это — нехороший город, — думал Передонов, — и люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать в другой город, где все
учителя будут кланяться низенько, а все школьники будут бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на
свете».
Как хорошо быть рабочим, который встает чуть
свет и бьет на улице камни, или пастухом, или
учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге…
Родильница была жена деревенского
учителя, а пока мы по локоть в крови и по глаза в поту при
свете лампы бились с Пелагеей Ивановной над поворотом, слышно было, как за дощатой дверью стонал и мотался по черной половине избы муж.
Мой
учитель не очень-то умен, но добрый человек и бедняк и меня сильно любит. Его жалко. И его мать-старушку жалко. Ну-с, позвольте пожелать вам всего хорошего. Не поминайте лихом. (Крепко пожимает руку.) Очень вам благодарна за ваше доброе расположение. Пришлите же мне ваши книжки, непременно с автографом. Только не пишите «многоуважаемой», а просто так: «Марье, родства не помнящей, неизвестно для чего живущей на этом
свете». Прощайте! (Уходит.)
Метеор пошел в ночлежку и зажег в ней лампу. Тогда из двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса
света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком вели по ней
учителя в ночлежку. Голова у него дрябло повисла на грудь, ноги волочились по земле и руки висели в воздухе, как изломанные. При помощи Тяпы его свалили на нары, и он, вздрогнув всем телом, с тихим стоном вытянулся на них.
Иногда
учителю начинает казаться, что о-н, с тех пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он только в забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть цветы, тепло,
свет, сердечные, вежливые люди, умные книги, женские нежные голоса и улыбки.
Этот вечер был, как мгновенный
свет в темноте, после которого долго еще мреют в глазах яркие плывущие круги. На целую половину января хватило у фельдшера и
учителя вечерних разговоров о новогодье у отца Василия.
— Кое-что сам дошел, а другое отец дьякон от Преображения поучил… Есть же, господи, такие на
свете счастливые люди, — продолжал он с горькой улыбкой, — вон Пеклису отец и скрипку новую купил и
учителя нанимает, а мой благоверный родитель только и выискивает, нельзя ли как-нибудь разобидеть… Лучше бы меня избил, как хотел, чем это сделал. Никакого терпенья недостает… бог с ним.
Услышал это царь, и сердце его опечалилось… «За что же я пролил кровь этих
учителей, если они и все такие, как Бава?» Открылся он бен-Буту и говорит: «Вижу я, что сделал великий грех… Погасил
свет в глазах твоих». А Бава, великий мученик, отвечает: «Заповедь-мне светильник. Закон —
свет…» Царь спрашивает: «Что же мне теперь сделать, как искупить грех, что я убил столько мудрых?» А Бава опять отвечает: «Ты погасил
свет Израиля. Зажги опять
свет Израиля».
В городе получаются в складчину несколько газет: «Новое время», «
Свет», «Петербургская газета» и одни «Биржевые ведомости», или, как здесь их зовут, «Биржевик». Раньше и «Биржевик» выписывался в двух экземплярах, но однажды начальник городского училища очень резко заявил
учителю географии и историку Кипайтулову, что «одно из двух — либо служить во вверенном мне училище, либо предаваться чтению революционных газет где-нибудь в другом месте»…
Будь терпелив, читатель милый мой!
Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
Разумник ли, шалун ли молодой, —
Картина будет; это — только рама!
От правил, утвержденных стариной,
Не отступлю, — я уважаю строго
Всех стариков, а их теперь так много…
Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет
Тот, верно, не видал людей и
свет,
О наслажденьях знает лишь по слухам
И предан был
учителям да мукам.
Итак, герой наш спит, приятный сон,
Покойна ночь, а вы, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду удержать вас силой…
Роман, вперед!.. Не úдет? — Ну, так он
Пойдет назад. Герой наш спит покуда,
Хочу я рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была, и кто отец,
Как он на
свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто
учитель.
После казенной квартиры, охваченная впечатлениями
света, пестроты, музыки, шума, Аня окинула взглядом залу и подумала: «Ах, как хорошо!» — и сразу отличила в толпе всех своих знакомых, всех, кого она раньше встречала на вечерах или на гуляньях, всех этих офицеров,
учителей, адвокатов, чиновников, помещиков, его сиятельство, Артынова и дам высшего общества, разодетых, сильно декольтированных, красивых и безобразных, которые уже занимали свои позиции в избушках и павильонах благотворительного базара, чтобы начать торговлю в пользу бедных.
То же и с учениями о вере. Ложные
учителя привлекают людей к доброй жизни тем, что пугают наказаниями и заманивают наградой на том
свете, где никто не был. Истинные же
учителя учат только тому, что начало жизни, любовь, само живет в душах людей и что хорошо тому, кто соединился с ним.
Хвалынцев быстро, на босую ногу, вскочил с постели, взял за плечи
учителя и, повернув его к
свету, стал вглядываться в лицо ему.
На этот раз Пустяков, к великому своему ужасу, должен был пустить в дело и правую руку. Станислав с помятой красной ленточкой увидел наконец
свет и засиял.
Учитель побледнел, опустил голову и робко поглядел в сторону француза. Тот глядел на него удивленными, вопрошающими глазами. Губы его хитро улыбались, и с лица медленно сползал конфуз…
А теперь скажите мне, что лучше по-вашему: помогать развиваться молодой, жаждущей
света, познания душе, или без толку юродствовать, бегая вприпрыжку за синими фраками наших
учителей, «обожать» их, всячески проявляя в подобном поведении собственную глупость?
Наконец зал огласился звуками прощальной кантаты, сочиненной одною из выпускных и положенной на ноты ее подругой. В незамысловатых сердечных словах, сопровождаемых такою же незамысловатою музыкой, прощались они со стенами института, в которых протекало их детство, резвое, беззаботное, веселое, прощались с товарками и подругами, прощались с начальницей, с доброй матерью и наставницей, с
учителями, пролившими яркий
свет учения в детские их души.
Он встречал ее в путешествиях по всем странам
света, проходимым с
учителем географии:
свет его был там, где была милая Луиза.
Но если Достоевский не может быть
учителем духовной дисциплины и духовного пути, если «достоевщина», как наш психологизм, должна быть в нас преодолена, то он остается в одном отношении
учителем — он учит через Христа открывать
свет во тьме, открывать образ и подобие Божие в самом падшем человеке, учит любви к человеку, связанной с уважением к его свободе.
— Вы шутите, генерал, — с дурно скрываемым раздражением заметил молодой человек, — вы сами же, я слышал, говорите: «Ученье
свет, а неученье — тьма…» Как же вы хотите, чтобы мы пренебрегали французами, нашими
учителями во всем.