Неточные совпадения
Сережа внимательно посмотрел на
учителя, на его редкую бородку, на очки, которые спустились ниже зарубки, бывшей на носу, и
задумался так, что уже ничего не слыхал из того, что ему объяснял
учитель.
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он
задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на
учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
Вспомнив эту сцену, Клим с раздражением
задумался о Томилине. Этот человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с
учителем беседу о женщине, но Томилин был так странно глух к этой теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
А с нотами не дружился, не проходил постепенно одну за другою запыленные, пожелтевшие, приносимые
учителем тетради музыкальной школы. Но часто он
задумывался, слушая свою игру, и мурашки бегали у него по спине.
В эту неделю ни один серьезный
учитель ничего от него не добился. Он сидит в своем углу, рисует, стирает, тушует, опять стирает или молча
задумается; в зрачке ляжет синева, и глаза покроются будто туманом, только губы едва-едва заметно шевелятся, и в них переливается розовая влага.
Учитель развернул тетрадь и, бережно обмакнув перо, красивым почерком написал Володе пять в графе успехов и поведения. Потом, остановив перо над графою, в которой означались мои баллы, он посмотрел на меня, стряхнул чернила и
задумался.
Я между этими деловыми, сердитыми прохожими, с тетрадью нот под мышкой; старуха Наталья, провожавшая меня и каждый раз задававшая мне, себе неведомо, разрешить задачу: о чем она всего более думает? — наконец, мой
учитель, полуитальянец, полуфранцуз, чудак, минутами настоящий энтузиаст, гораздо чаще педант и всего больше скряга, — все это развлекало меня, заставляло меня смеяться или
задумываться.
Как бы то ни было, только я начал
задумываться, или, лучше сказать, переставал обращать внимание на все, меня окружающее, переставал слышать, что говорили другие; без участия учил свои уроки, сказывал их, слушал замечания или похвалы
учителей и часто, смотря им прямо в глаза — воображал себя в милом Аксакове, в тихом родительском доме, подле любящей матери; всем казалось это простою рассеянностью.
— Гм… —
задумался учитель. — Хорошо, я схожу домой…