Неточные совпадения
— Этот ваш приятель, нарядившийся рабочим, пытается изобразить несуществующее, фантазию авантюристов. Я
утверждаю:
учение о классах — ложь, классов — нет, есть только люди, развращенные материализмом и атеизмом, наукой дьявола, тщеславием, честолюбием.
Учение о Софии
утверждает начало божественной премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между Творцом и творением.
Он первый возвестил людям
учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел,
утвердил истину своего
учения».
Правые православные круги, почитавшие себя наиболее ортодоксальными,
утверждали даже, что соборность есть выдумка Хомякова, что православная свобода у Хомякова несет на себе печать
учения Канта и немецкого идеализма об автономии.
Вот почему христианское
учение о воскресении плоти
утверждает смысл жизни в этом мире, смысл мировой истории, оправдывает мировую культуру.
— Ежели бы я был член святейшего синода, — отвечал священник, — то я прямо подал бы мнение, что никакого раскола у нас быть совсем не должно! Что он такое за
учение? На каком вселенском соборе был рассматриваем и
утверждаем?.. Значит, одно только невежество в нем укрывается; а дело правительства — не допускать того, а, напротив, просвещать народ!
Так это было с самых первых времен христианства. И вот тут-то, с самых первых времен его, появились люди, начавшие
утверждать про себя, что тот смысл, который они придают
учению, есть единый истинный и что доказательством этого служат сверхъестественные явления, подтверждающие справедливость их понимания.
Те, которые оправдываются по первому способу, прямо, грубо
утверждая, что Христос разрешил насилие: войны, убийства, — сами себя отвергают от
учения Христа; те, которые защищаются по второму, третьему и четвертому способу, сами путаются, и их легко уличить в их неправде, но эти последние, не рассуждающие, не удостаивающие рассуждать, а прячущиеся за свое величие и делающие вид, что всё это ими или еще кем-то уже давно решено и не подлежит уже никакому сомнению, — эти кажутся неуязвимыми и будут неуязвимы до тех пор, пока люди будут находиться под действием гипнотического внушения, наводимого на них правительствами и церквами, и не встряхнутся от него.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина
учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя
утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных
учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Чем было темнее понимание
учения Христа, тем более примешивалось к нему чудесного; а чем более примешивалось чудесного, тем более
учение отклонялось от своего смысла и становилось темнее; а чем более оно отклонялось от своего смысла и становилось темнее, тем сильнее надо было
утверждать свою непогрешимость и тем менее
учение становилось понятно.
«А то
учение, требующее слишком многого, неисполнимого, хуже, чем то, которое требует от людей возможного, соответственно их силам», — думают и
утверждают ученые толкователи христианства, повторяя при этом то, что давно уже
утверждали и
утверждают и не могли не
утверждать о христианском
учении те, которые, не поняв его, распяли за то учителя, — евреи.
Ученик Христа,
учение которого состоит в вечном большем и большем постигновении
учения и большем и большем исполнении его, в движении к совершенству, не может именно потому, что он ученик Христа,
утверждать про себя или про другого, что он понимает вполне
учение Христа и исполняет его; еще менее может
утверждать это про какое-либо собрание.
Никто не решится
утверждать того, чтобы власти, существующие в какой бы то ни было стране, действовали по отношению к своим врагам в духе
учения и по примеру Христа.
И вот для решения вопроса, самая постановка которого показывает непонимание
учения, были произнесены на этом собрании, как это описывает книга Деяний, в первый раз долженствовавшие внешним образом
утвердить справедливость известных утверждений, эти страшные, наделавшие столько зла, слова: «угодно святому духу и нам», т. е. утверждалось, что справедливость того, что они постановили, засвидетельствована чудесным участием в этом решении святого духа, т. е. бога.
Рассуждая о моей книге и вообще о евангельском
учении, как оно выражено в нагорной проповеди, иностранные критики
утверждали, что такое
учение не есть собственно христианское (христианское
учение, по их мнению, есть католицизм и протестантство) —
учение же нагорной проповеди есть только ряд очень милых непрактических мечтаний du charmant docteur, как говорит Ренан, годных для наивных и полудиких обитателей Галилеи, живущих за 1800 лет назад, и для русских полудиких мужиков — Сютаева, Бондарева и русского мистика Толстого, но никак не приложимых к высокой степени европейской культуры.
Утверждали, что своим
учением об обстоятельствах Овэн подрывает все начала нравственности и снимает с человека всю ответственность за его поступки.
Владимир, говорит летописец, начал поставлять церкви, разрушать кумиры, ставить попов и «нача поимати у нарочитое чади дети и даяти нача на
ученье книжное; матере же чад сих плакахуся по них: еще бо не бяху ся
утвердили верою, но яко по мертвеци плакахуся».
Разве чтение и
учение одно и то же? Кто-то не без основания
утверждал, что книгопечатание если и способствовало более широкому распространению учености, то в ущерб ее качеству и содержанию. Слишком много читать вредно для мышления. Величайшие мыслители, встречавшиеся мне среди ученых, которых я изучал, были как раз наименее начитанными.
Таково
учение Зогар [Уже Азриель, ученик Иссака Слепца,
утверждал непостижимость и непознаваемость Бога как Эн-соф: ему не следует приписывать ни атрибутов, ни действий, ни мышления, ни речи, ни желаний, ни намерений, ибо всякое такое определение было бы ограничением.
В
учении Оригена идеям отрицательного богословия принадлежит свое определенное место, причем нельзя не видеть близости его в этом отношении к Плотину. В книге первой сочинения «О началах», содержащей общее
учение о Боге, резко утверждается Его трансцендентность и непостижимость. «Опровергши, по возможности, всякую мысль о телесности Бога, мы
утверждаем, сообразно с истиной, что Бог непостижим (mcompehensibilis) и неоценим (inaestimabilis).
Прав Н. Гартман, что телеологическая точка зрения в этике ведет к отрицанию нравственной свободы человека и
утверждает необходимость, хотя сам он не вполне преодолевает телеологическую точку зрения в своем
учении об идеальных ценностях.
Как же могут люди, воспитанные в таком
учении, не
утверждать того, что требований разумного сознания они не чувствуют, а чувствуют одни потребности личности? Да как же им и чувствовать требования разума, когда весь разум их без остатка ушел на усиление их похотей, и как им отречься от требований своих похотей, когда эти похоти поглотили всю их жизнь?
Книжники же, и не подозревая в фарисейских
учениях тех разумных основ, на которых они возникли, прямо отрицают всякие
учения о будущей жизни и смело
утверждают, что все эти
учения не имеют никакого основания, а суть только остатки грубых обычаев невежества, и что движение вперед человечества состоит в том, чтобы не задавать себе никаких вопросов о жизни, выходящих за пределы животного существования человека.
И вот ложное
учение, подставив под понятие всей жизни человека, известной ему в его сознании, видимую часть ее — животное существование, — начинает изучать эти видимые явления сначала в животном человеке, потом в животных вообще, потом в растениях, потом в веществе, постоянно
утверждая при этом, что изучаются не некоторые проявления, а сама жизнь.
Другие, непризнающие возможности никакой другой жизни, кроме видимой, отрицают всякие чудеса и всё сверхъестественное и смело
утверждают, что жизнь человека есть не что иное, как его животное существование от рождения и до смерти. Это
учение книжников, — людей, учащих тому, что в жизни человека, как животного, и нет ничего неразумного.
Хотя и в этом приеме было то же неудобство, как и в чудесах, а именно то, что люди одновременно могли
утверждать каждый про себя, что они члены единой истинной церкви (что всегда и бывало), но выгода этого приема та, что, как скоро люди сказали про себя, что они церковь, и на этом утверждении построили свое
учение, то они уже не могут отречься от того, что они сказали, как бы нелепо ни было сказанное и что бы ни говорили другие люди.
Можно смело
утверждать, что даже святейший папа с утонченной любезностью принял бы в Ватикане еврея Ротшильда, если бы этому врагу
учения Христова заблагорассудилось удостоить его святейшество посещением, и в таковом поступке святейшего папы ничего не было бы предосудительного, ровно ничего.
И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и церковь стала не только оправдывать эту жизнь, но
утверждать, что в этом-то и состоит
учение Христа.
Можно жить по
учению мира, т. е. животною жизнью, не признавая ничего выше и обязательнее предписаний существующей власти. Но кто живет так, не может же
утверждать, что живет разумно. Прежде чем
утверждать, что мы живем разумно, надо ответить на вопрос: какое
учение о жизни мы считаем разумным? А у нас, несчастных, не только нет никакого такого
учения, но потеряно даже и сознание в необходимости какого-нибудь разумного
учения о жизни.
Мы говорим: «трудно жить по
учению Христа!» Да как же не трудно, когда мы сами старательно всей жизнью нашей скрываем от себя наше положение и старательно
утверждаем в себе доверие к тому, что наше положение совсем не то, какое есть, а совершенно другое.
А где уж никак нельзя перетолковать, как в словах: не судите и не присуждайте, и в словах: не клянитесь вовсе, смело, прямо действовать противно
учению,
утверждая, что мы ему следуем.
Но горе было в том, что к тому времени, когда христианское
учение в его истинном значении стало выясняться людям, большая часть христианского мира уже привыкла считать истиной те внешние религиозные формы, которые не только скрывают от людей истинный смысл христианского
учения, но и
утверждают прямо противоположные христианскому
учению государственные установления.
Можно
утверждать, что всегдашнее исполнение этого правила очень трудно, можно не соглашаться с тем, что каждый человек будет блажен, исполняя это правило, можно сказать, что это глупо, как говорят неверующие, что Христос был мечтатель, идеалист, который высказывал неисполнимые правила, которым и следовали по глупости его ученики, но никак нельзя не признавать, что Христос сказал очень ясно и определенно то самое, что хотел сказать: именно, что человек, по его
учению, должен не противиться злу и что потому тот, кто принял его
учение, не может противиться злу.