Неточные совпадения
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно
утерла эти слезы, и не только
утерла слезы, но села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо было
показать ему, что она недовольна тем, что он не вернулся, как обещал, только недовольна, но никак не
показывать ему своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно было жалеть о себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы.
— Да — о погоде! У меня голуби ожирели, — тоскливо хрипел он,
показывая в потолок пальцем цвета моркови. — Лучшая охота в городе, два раза премирована, москвичам носы
утер. Тут есть такой подлец, Блинов, трактирщик, враг мой, подстрелил у меня Херувима, лучшего турмана во всей России, — дробь эту он, убийца, получит в морду себе…
Он чувствовал, что пустота дней как бы просасывается в него, физически раздувает, делает мысли неуклюжими. С
утра, после чая, он запирался в кабинете, пытаясь уложить в простые слова все пережитое им за эти два месяца. И с досадой убеждался, что слова не
показывают ему того, что он хотел бы видеть, не
показывают, почему старообразный солдат, честно исполняя свой долг, так же антипатичен, как дворник Николай, а вот товарищ Яков, Калитин не возбуждают антипатии?
— Люди интеллигентного чина делятся на два типа: одни — качаются, точно маятники, другие — кружатся, как стрелки циферблата, будто бы
показывая утро, полдень, вечер, полночь. А ведь время-то не в их воле! Силою воображения можно изменить представление о мире, а сущность-то — не изменишь.
Но на другой день, с
утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу
показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он читал в пошлом «Московском листке» скандальную заметку о студенте с фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий в краже у него денег, но свидетели обвиняемой
показали, что она всю эту ночь до
утра играла роль не горничной, а клиентки дома, была занята с другим гостем и потому — истец ошибается, он даже не мог видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
Деревенское
утро давно прошло, и петербургское было на исходе. До Ильи Ильича долетал со двора смешанный шум человеческих и нечеловеческих голосов; пенье кочующих артистов, сопровождаемое большею частию лаем собак. Приходили
показывать и зверя морского, приносили и предлагали на разные голоса всевозможные продукты.
— Да перестань уж ты, Александр Семенович, полно браниться, — рассмеялся Макар Иванович. — Ну что, батюшка, Андрей Петрович, как с нашей барышней поступили? Вот она целое
утро клокчет, беспокоится, — прибавил он,
показывая на маму.
Утром 6 декабря мы встали до света. Термометр
показывал — 21°С. С восходом солнца ночной ветер начал стихать, и от этого как будто стало теплее.
Ночью было холодно. Стрелки часто вставали и грелись у огня. На рассвете термометр
показывал +7°С. Когда солнышко пригрело землю, все снова уснули и проспали до 9 часов
утра.
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр на рассвете
показывал — 20°С. Здесь мы расстались с Сунцаем. Дальше мы могли идти сами; течение воды в реке должно было привести нас к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил его о дороге.
Утром 4 ноября мы все проснулись от холода. Термометр
показывал — 11°С при сильном ветре.
Утром 17 декабря состояние погоды не изменилось к лучшему. Ветер дул с прежней силой: анемометр
показывал 220, термометр — 30°С. Несмотря на это, мы все-таки пошли дальше. Заметно, что к западу от Сихотэ-Алиня снегу было значительно больше, чем в прибрежном районе.
За несколько дней до приезда моего отца
утром староста и несколько дворовых с поспешностью взошли в избу, где она жила,
показывая ей что-то руками и требуя, чтоб она шла за ними.
В первых числах декабря, часов в девять
утром, Матвей сказал мне, что квартальный надзиратель желает меня видеть. Я не мог догадаться, что его привело ко мне, и велел просить. Квартальный
показал мне клочок бумаги, на котором было написано, что он «пригласил меня в 10 часов
утра в III Отделение собств. е. в. канцелярии».
В десятом часу
утра камердинер, сидевший в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один в своем кабинете. Все в доме принимало иной вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере
показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела в огонь.
Одним зимним
утром, как-то не в свое время, приехал Сенатор; озабоченный, он скорыми шагами прошел в кабинет моего отца и запер дверь,
показавши мне рукой, чтоб я остался в зале.
Утро; часы в зале едва
показывают шесть, а самовар уж кипит в столовой, и дедушка, в стеганом халате, сидит на балконе, выходящем из гостиной в сад.
Но вот одним
утром пришел в девичью Федот и сообщил Акулине, чтоб Матренка готовилась: из Украины приехал жених. Распорядиться, за отсутствием матушки, было некому, но общее любопытство было так возбуждено, что Федота упросили
показать жениха, когда барин после обеда ляжет отдыхать. Даже мы, дети, высыпали в девичью посмотреть на жениха, узнавши, что его привели.
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе
покажут… Скажите на милость! целое
утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла, с ним валандаться изволь! Прочь с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и с богом!
— У меня сегодня
утром градусник на солнце двадцать пять градусов
показывал, — сообщает дядя Григорий Павлыч. — Из деревни сено привезли, так мужик замерз совсем, насилу отходили.
Епиходов. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня
утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (
Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
И он передал князю записку Аглаи к Гавриле Ардалионовичу, которую тот с торжеством, в это же
утро, два часа спустя,
показал сестре.
Над князем она, говорят, смеется изо всех сил, с
утра до ночи, чтобы виду не
показать, но уж наверно умеет сказать ему каждый день что-нибудь потихоньку, потому что он точно по небу ходит, сияет…
— Мамынька, это ты пустила постояльца! — накидывался Петр Васильич на мать. — А кто хозяин в дому?.. Я ему
покажу… Он у меня споет голландским петухом. Я ему нос
утру…
"Всю жизнь провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С
утра до вечера эта паскуда будет перед глазами мыкаться. А ежели ей волю дать — глаз никуда
показать нельзя будет. Без работы, без хлеба насидишься, а она все-таки на шее висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном уголку, где радушно его приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой человек отдал приличное внимание и службе; каждое
утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж
показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
Офицер этот расскажет вам, — но только, ежели вы его расспросите, — про бомбардирование 5-го числа, расскажет, как на его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось 8 человек, и как всё-таки на другое
утро 6-го он палил [Моряки все говорят палить, а не стрелять.] из всех орудий; расскажет вам, как 5-го попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек;
покажет вам из амбразуры батареи и траншеи неприятельские, которые не дальше здесь, как в 30-40 саженях.
Но, к несчастью, оказывается, что тот уже
утром эти двести рублей тоже из кармана вынимал, хвастался и
показывал где не следует.
По рассказам хозяина, капитан еще накануне
утром заходил к нему нетрезвый, похвалялся и
показывал много денег, рублей до двухсот.
Мне было тягостно и скучно, я привык жить самостоятельно, с
утра до ночи на песчаных улицах Кунавина, на берегу мутной Оки, в поле и в лесу. Не хватало бабушки, товарищей, не с кем было говорить, а жизнь раздражала,
показывая мне свою неказистую, лживую изнанку.
— Приходите завтра
утром, — шепчет она своему кавалеру, Свайкину. — Я вам
покажу картинки…
— Да мы, Порфирий Леонидович, не
покажем их… — Но как раз в эту минуту влетел инспектор, удивившийся, что после звонка перемены класс не выходит, — и пошла катавасия! К
утру мышей не было.
Затем я расскажу вам, что происходило в ближайший четверг. В этот день Орлов и Зинаида Федоровна обедали у Контана или Донона. Вернулся домой только один Орлов, а Зинаида Федоровна уехала, как я узнал потом, на Петербургскую сторону к своей старой гувернантке, чтобы переждать у нее время, пока у нас будут гости. Орлову не хотелось
показывать ее своим приятелям. Это понял я
утром за кофе, когда он стал уверять ее, что ради ее спокойствия необходимо отменить четверги.
— Только до
утра как-нибудь перебьетесь, ночуем у меня, живу близко. Да не подумайте чего-нибудь дурного: ведь мы только выручить вас хотим, благо счастливый случай представился, мы люди порядочные, известные. Я приказчик купца Полякова, вот этот — мой товарищ, а они, — говорил гигант,
показывая на поддевку, — на железной дороге в артельщиках состоят.
— Ах, боже мой! так что же это вы! что же вы медлите? — вскричала Марья Александровна, едва скрывая свою радость. — Поезжайте, поезжайте! этим нельзя шутить. То-то я смотрю, за обедом — вы такой скучный! Поезжайте, mon ami, поезжайте! Да вам бы следовало давеча
утром с визитом отправиться,
показать, что вы дорожите, что вы цените его ласку! Ах, молодежь, молодежь!
Если
утром умолкли рощи,
показав вполне ясно, как подозрительно-неприятна тишина среди деревьев, если в полдень убрались куда-то воробьи с совхозовского двора, то к вечеру умолк пруд в Шереметевке.
Я встал, надеясь заглянуть внутрь и увидеть, что она там
показывает, как был поражен неожиданным шествием ко мне Эстампа. Он брел от берегов выступа, разгоряченный,
утирая платком пот, и, увидев меня, еще издали покачал головой, внутренно осев; я подошел к нему, не очень довольный, так как потерял, — о, сколько я потерял и волнующих слов, и подарков! — прекратилось мое невидимое участие в истории Молли.
— Что ж ты делаешь, Пётр Ильич, что ты — опозорить хочешь меня и дочь мою? Ведь
утро наступает, скоро будить вас придут, надо девичью рубаху людям
показать, чтобы видели: дочь моя — честная!
Она сплетничала, и ела вареные бураки по
утрам, и отлично хорошо ругалась, — и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут
показывать одни только женщины.
Я
показал записку Гельфрейху, и мы оба решили, что она нездорова. Нужно было во что бы то ни стало найти ее. Если бы мы знали ее фамилию, можно было бы найти ее адрес в адресном столе; но ни он, ни я не знали ее фамилии. Спрашивать Бессонова было бесполезно. Я отчаивался, но Семен Иванович обещал мне сыскать ее «хоть на дне морском». Встав на другой день рано
утром, он оделся с каким-то озабоченным и решительным видом, точно шел на опасную экспедицию, и исчез на целый день.
Мне нередко случалось терять мои звероловные снаряды, потому что часто с вечера бывает тихо и поставушки поставишь, а к
утру подымется такая метель, что и самому нельзя носа
показать.
Я ушел из кухни
утром, маленькие часы на стене
показывали шесть с минутами. Шагал в серой мгле по сугробам, слушая вой метели, и, вспоминая яростные взвизгивания разбитого человека, чувствовал, что его слова остановились где-то в горле у меня, душат. Не хотелось идти в мастерскую, видеть людей, и, таская на себе кучу снега, я шатался по улицам Татарской слободы до поры, когда стало светло и среди волн снега начали нырять фигуры жителей города.
— В кои-то веки и мы гостя дождались, — говорила Фатевна,
утирая губы горстью и
показывая свои мелкие гнилые зубы, — а то, статошное ли дело, живет шестой год жилец, и гостей не бывало ни единого разу, только одни письмы да письмы, а што в них толку-то? Жалованье-то Епинет Петрович получит, — уже обращаясь ко мне, толковала Фатевна, — сейчас двадцать рублей отсылает, а на семнадцать с полтиной сам и жует месяц-то… А какие это деньги по нонешнему времю?
— Что ж такое! Этакое
утро да вы со мной, и не чувствовать себя опьяненным! «С важностью очей…» Да, — продолжал Веретьев, глядя пристально на Марью Павловну, — это так… А ведь я помню, я видал, редко, но видал эти темные великолепные глаза, я видал их нежными! И как они прекрасны тогда! Ну, не отворачивайтесь, Маша, ну по крайней мере засмейтесь…
покажите мне глаза ваши хотя веселыми, если уже они не хотят удостоить меня нежным взглядом.
У Дымова сильно болела голова; он
утром не пил чаю, не пошел в больницу и все время лежал у себя в кабинете на турецком диване. Ольга Ивановна, по обыкновению, в первом часу отправилась к Рябовскому, чтобы
показать ему свой этюд nature morte и спросить его, почему он вчера не приходил. Этюд казался ей ничтожным, и написала она его только затем, чтобы иметь лишний предлог сходить к художнику.
И мирские и питейные
Тотчас власти собрались.
Молодцу скрутили рученьки.
«Ты вяжи меня, вяжи,
Да не тронь мои онученьки!»
— «Их-то нам и
покажи!»
Поглядели: под онучами
Денег с тысячу рублей —
Серебро, бумажки кучами.
Утром позвали судей,
Судьи тотчас всё доведали
(Только денег не нашли!),
Погребенью мертвых предали,
Лесника в острог свезли…
Кузьма Захарьич! я к тебе с поклоном,
Заместо батюшки родного будь!
Мне жизнь не в жизнь: с
утра до поздней ночи
И с вечера до утренней зари
Все об одном я думаю-гадаю,
Одно мне сна-покою не дает.
Ты наведи меня на ум — на разум.
Прямую путь-дорогу
покажи!
Не смотря на раннее
утро, город уже начинал просыпаться. Юркое мещанство уже шныряло по улицам, выискивая свой дневной труд. Брат Павлин
показал царский дуб и мост, с которого Иван Грозный бросал бобыльцев в реку.
Дом, в котором она жила со дня рождения и который в завещании был записан на ее имя, находился на окраине города, в Цыганской слободке, недалеко от сада «Тиволи»; по вечерам и по ночам ей слышно было, как в саду играла музыка, как лопались с треском ракеты, и ей казалось, что это Кукин воюет со своей судьбой и берет приступом своего главного врага — равнодушную публику; сердце у нее сладко замирало, спать совсем не хотелось, и, когда под
утро он возвращался домой, она тихо стучала в окошко из своей спальни и,
показывая ему сквозь занавески только лицо и одно плечо, ласково улыбалась…