День был превосходнейший. Барон решительно наслаждался и природой, и самим собой, и быстрой ездой в прекрасном экипаже; но князь, напротив, вследствие
утреннего разговора с женой, был в каком-то раздраженно-насмешливом расположении духа. Когда они, наконец, приехали в Москву, в Кремль, то барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.
Полина и Валя были в восторге и от этого нового доказательства расположения к ним и внимания новой гувернантки, и от тех вкусных вещей, которыми они очень любили лакомиться. Полина, забыв
утренний разговор по поводу завивки головы, принялась было уснащать бумажными папильотками свою черненькую голову, но, поймав обращенный к ней полу удивленный, полу негодующий взгляд Вали, смущенно отвела руку, разбиравшую пряди на голове, и пробурчала, со сконфуженным видом, себе под нос...
Неточные совпадения
Разговор шел об
утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях.
Она в мыслях повторяла все обстоятельства
утреннего свидания, весь
разговор Акулины с молодым охотником, и совесть начинала ее мучить.
В это время прибежал лакей, разыскивавший Прейна по всему дому, и интересный
разговор остался недоконченным. Евгений Константиныч кушали свой
утренний кофе и уже два раза спрашивали Альфреда Осипыча. Прейн нашел своего повелителя в столовой, где он за стаканом кофе слушал беседу генерала на тему о причинах упадка русского горного дела.
На другой день последовал другой
разговор. Евпраксеюшка, как нарочно, выбирала время
утреннего чая для уязвления Порфирия Владимирыча. Словно она чутьем чуяла, что все его бездельничества распределены с такою точностью, что нарушенное утро причиняло беспокойство и боль уже на целый день.
Неизвестно, как именно она выражала ему свои извинения, но слова ее подействовали, и Патрикей после этого
разговора просиял и утешился. Но, однако, он был за свою слабость наказан: сына его с этих пор за стол не сажали, но зато сам Патрикей, подавая бабушке ее
утренний кофе, всегда получал из ее рук налитую чашку и выпивал ее сидя на стуле перед самою княгинею. В этом случае он мог доставлять себе только одно облегчение, что садился у самой двери.
Я хотел встать, но Дюрок толкнул меня в лоб ладонью, и я опять сел. Дикий сон клубился еще во мне. Он стягивал клещами суставы и выламывал скулы зевотой; и сладость, не утоленная сладость мякла во всех членах. Поспешно собрав мысли, а также закурив, что было моей
утренней привычкой, я рассказал, припомнив, как мог точнее,
разговор Галуэя с Дигэ. Ни о чем больше так не расспрашивал и не переспрашивал меня Дюрок, как об этом
разговоре.
Естественно, наши мысли вертелись вокруг горячих
утренних происшествий, и мы перебрали все, что было, со всеми подробностями, соображениями, догадками и особо картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот
разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала мысль о Дигэ. Эта таинственная женщина непременно возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
Рядом с ним семенил
утренний знакомец его, улыбался, заглядывал ему в лицо и, казалось, ждал случая начать
разговор.
За
утренним чаем предприниматели были невеселы и неразговорчивы: они пили свой чай молча и не говоря друг с другом. Ничипоренко чувствовал, что Бенни не может питать никакого уважения ни к его революционным убеждениям, ни к его поведению, и он в этом не ошибался. Чтобы вывести Бенни на какой-нибудь
разговор, он спросил его...
Он входит в дом. Его встречает
Она сама, потупя взор.
Вздох полновесный прерывает
Едва начатый
разговор.
О сцене
утренней ни слова.
Они друг другу чужды снова.
Он о погоде говорит;
Она «да-с, нет-с» и замолчит.
Измучен тайною досадой,
Идет он дальше в кабинет…
Но здесь спешить нам нужды нет,
Притом спешить нигде не надо.
Итак позвольте отдохнуть,
А там докончим как-нибудь.
Разговор неминуемо зашел об
утреннем происшествии, но, продержавшись минут пять, истощился без всякой надежды на возобновление, и мы четверо сидели молча и глядели друг на друга, тяготясь нашим молчанием.
Я стал прощаться… Многое было сказано ночью, но я не увозил с собою ни одного решенного вопроса и от всего
разговора теперь утром у меня в памяти, как на фильтре, оставались только огни и образ Кисочки. Севши на лошадь, я в последний раз взглянул на студента и Ананьева, на истеричную собаку с мутными, точно пьяными глазами, на рабочих, мелькавших в
утреннем тумане, на насыпь, на лошаденку, вытягивающую шею, и подумал...
Через несколько дней после свадьбы Павел Петрович решился, наконец, за
утренним чаем, когда Марфа Силантьевна уже не стояла около, а восседала за самоваром в качестве «молодой хозяйки» — прислуживала же другая кухарка, — навести
разговор об интересующем его предмете.
Разговор этот происходил в одно прекрасное утро в конце ноября 1756 года в кабинете действительного статского советника и кавалера Сергея Семеновича Зиновьева между ним и его старым камердинером Петром во время
утреннего туалета его превосходительства. Сергей Семенович некоторое время молчал.