Целый тот вечер он тосковал и более, чем когда-либо, чувствовал себя помпадуром. Чтобы рассеять себя, пел сигналы, повторял одиночное учение, но и это не помогало. Наконец
уселся у окна против месяца и начал млеть. Но в эту минуту явился частный пристав и разрушил очарование, доложив, что пойман с поличным мошенник. Надо было видеть, как он вскипел против этого ретивого чиновника, уже двукратно нарушившего мление души его.
Неточные совпадения
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и
уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я сяду, батюшка», села на стул
у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
Бутылка кахетинского помогла нам забыть о скромном числе блюд, которых было всего одно, и, закурив трубки, мы
уселись: я
у окна, он
у затопленной печи, потому что день был сырой и холодный.
— Я должен извиниться, что мешаю вам в ваших ученых занятиях, — начал он,
усаживаясь на стуле
у окна и опираясь обеими руками на красивую трость с набалдашником из слоновой кости (он обыкновенно хаживал без трости), — но я принужден просить вас уделить мне пять минут вашего времени… не более.
Иеромонахи
уселись по сторонам, один
у дверей, другой
у окна.
Исправник же стоял теперь
у окна, в другом конце комнаты, подле Калганова, который тоже
уселся на стуле
у того же
окна.
Лиза пошла в другую комнату за альбомом, а Паншин, оставшись один, достал из кармана батистовый платок, потер себе ногти и посмотрел, как-то скосясь, на свои руки. Они
у него были очень красивы и белы; на большом пальце левой руки носил он винтообразное золотое кольцо. Лиза вернулась; Паншин
уселся к
окну, развернул альбом.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними.
У барьера ее не пустили, и она остановилась против вагона, в который вошли Долинский с Дорой.
Усевшись, они выглянули в
окно. Анна Михайловна стояла прямо перед
окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
Стаканыч перешел на кровать Дедушки и
уселся у него в ногах. Старик опять посмотрел в
окно на густое, синее, спокойное небо, потом пошевелил сложенными на животе пальцами и длинно вздохнул.
«Экая славная девочка! — подумал граф, снова вставив стеклышко, глядя на нее, и, как будто
усаживаясь на
окне, стараясь ногой тронуть ее ножку. — И как она хитро дала мне почувствовать, что я могу увидеть ее в саду
у окна, коли захочу». Лиза даже потеряла в его глазах большую часть прелести: так легка ему показалась победа над нею.
Мельник со своей подругой
уселись в тёмном углу,
у двери в маленькую комнатку, им хорошо был виден весь трактир, освещённый пятью стенными лампами. Их стол стоял
у открытого
окна; с улицы на них веял тёплый ветер, густой от смешанных запахов.
Кроме Аннушки, пришла ещё девица — Таня, как назвал её молодой человек в пиджаке, не то ремесленник-«чистяк», не то мелкий приказчик. Они
уселись к
окну, а Аннушка, гармонист, Тихон Павлович, безрукий и Костя составили группу
у стола. Там, в большой комнате, народу набралось много, гудел могучий, пьяный шум.
Вскоре пришел Алексей. В праздничном наряде таким молодцом он смотрел, что хоть сейчас картину писать с него.
Усевшись на стуле
у окна, близ хозяина, глаз не сводил он с него и с Ивана Григорьича. Помня приказ Фленушки, только разок взглянул он на Настю, а после того не смотрел и в ту сторону, где сидела она. Следом за Алексеем в горницу Волк вошел, в платье Патапа Максимыча. Помолясь по уставу перед иконами, поклонившись всем на обе стороны, пошел он к Аксинье Захаровне.
В приемной комнате девицы,
усевшись на широком, хоть и не очень мягком диване, отрывисто перебрасывались тихими, скромными речами, а Марко Данилыч сел с приятелем
у открытого
окна и завел речь про торговые дела
у Макарья.
Вскоре Василий Иванович стал заметно дремать и Авраам Петрович распрощался и ушел. Василий Иванович залег на боковую. Саша
уселся с книгой
у окна.
«Она любит тебя, Ермак Тимофеевич! Она любит! Не потому ли не посмел ты сегодня, как прежде, дольше остановить свой взгляд на Ксении Яковлевне, стоявшей
у окна светлицы?» — думал он,
усевшись на лавку.
Николай Павлович, несколько успокоившись и
усевшись в кресло, рассказал им, что идя к ним, они с Кудриным проходили по Кузнецкому мосту; вдруг
у одного из магазинов остановились парные сани и из них вышла молодая дама, которая и прошла мимо них в магазин. Эту даму Николай Павлович разглядел очень пристально, так как свет из
окон магазина падал прямо на ее лицо и готов прозакладывать голову, что это была не кто иная, как Екатерина Петровна Бахметьева.