Неточные совпадения
— Что ты, Бог с тобой! Теперь гулять, — отвечает она, — сыро, ножки простудишь; и страшно:
в лесу теперь леший ходит, он
уносит маленьких детей.
А то
унесу тебя
в лес, отыщу малиновый куст, посажу у малины, а сам тебе свистульки из дерева режу.
Я сел; лошади вдруг стали ворочать назад; телега затрещала, Затей терялся; прибежали якуты; лошади начали бить; наконец их распрягли и привязали одну к загородке, ограждающей болото; она рванулась; гнилая загородка не выдержала, и лошадь помчалась
в лес,
унося с собой на веревке почти целое бревно от забора.
Ветер сильно раздувал огонь, вздымая тысячи искр кверху, кружил их
в воздухе и
уносил куда-то
в глубь
леса.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов
в лесу еще не было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру
уносит обратно
в свою норку.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по стволам деревьев и углублялись
в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть
в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым,
унося с собою тысячи искр. Одни из них пропадали
в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
В одно лето все течение Меледы с притоками сделалось неузнаваемым:
лес везде вырублен, земля изрыта, а вода текла взмученная и желтая,
унося с собой последние следы горячей промысловой работы.
Князь хотел сжать ее
в кровавых объятиях, но силы ему изменили, поводья выпали из рук, он зашатался и свалился на землю. Елена удержалась за конскую гриву. Не чуя седока, конь пустился вскачь. Елена хотела остановить его, конь бросился
в сторону, помчался
лесом и
унес с собою боярыню.
Стали расходиться. Каждый побрел домой,
унося с собою кто страх, кто печаль, кто злобу, кто разные надежды, кто просто хмель
в голове. Слобода покрылась мраком, месяц зарождался за
лесом. Страшен казался темный дворец, с своими главами, теремками и гребнями. Он издали походил на чудовище, свернувшееся клубом и готовое вспрянуть. Одно незакрытое окно светилось, словно око чудовища. То была царская опочивальня. Там усердно молился царь.
Бенефисы Далматова и Свободиной-Барышевой собирали всю аристократию, и ложи бенуара блистали бриллиантами и черными парами, а бельэтаж — форменными платьями и мундирами учащейся молодежи. Институток и гимназисток приводили только на эти бенефисы, но раз вышло кое-что неладное.
В бенефис Далматова шел «Обрыв» Гончарова. Страстная сцена между Марком Волоховым и Верой, исполненная прекрасно Далматовым и Свободиной, кончается тем, что Волохов
уносит Веру
в лес… Вдруг страшенный пьяный бас грянул с галерки...
Восковые свечи горели тусклым красным пламенем; дым ладана густыми волнами тянул
в открытые окна,
унося с собой торжественно грустный мотив заупокойного пения, замиравший
в глухом шелесте ближнего
леса…
Крестясь и поминаючи покойницу, низкими поклонами поблагодарив хозяев, тихо народ разошелся. Чапуринские стряпухи убрали посуду, работники столы и скамьи на двор
унесли; улица опустела… По сеням, по клетям да по сенницам улеглись мужики и бабы деревни Осиповки поспать-отдохнуть после сытного обеда. Девки с ребятишками —
в лес по грибы да по ягоды. Пришлые поминальщики, направляясь к своим деревням, разбрелись по разным дорогам.
Перепуганные же девчонки всё на меже
в полыни сидели до вечера, притаившись как зайчики, и сами себе не могли сказать — чего они испугались; а когда солнце стало заходить за тот самый
лес, куда
унесли Кожиёна «лобанить», — девчонкам сделалось «еще больше ужасно», и они выскочили и бросились бежать
в деревню без веников, за что их встретили с строгостью — оттрепали за косы и пообещали еще «выдрать крапивою», отчего они и умолкли, чтобы не навлечь на себя чего-нибудь еще худшего.
Полки делали самые малые переходы. Они не дошли еще до Клина, а охотники были уже под Тверью. Сотни этих удальцов, под воеводством Хабара, наводили страх на нее; то являлись
в посадах с гиканьем и криком, с вестью о разорении и гибели, то исчезали
в тверских
лесах,
унося с собою и следы свои.