Неточные совпадения
Ветер как будто только ждал ее, радостно засвистал и хотел подхватить и
унести ее, но она рукой взялась за холодный столбик и, придерживая платье, спустилась на платформу и зашла за вагон.
— Евгений Васильич, мы не властны… — начала было Анна Сергеевна; но
ветер налетел, зашумел листами и
унес ее слова.
Минут пять молча пили чай. Клим прислушивался к шарканью и топоту на улице, к веселым и тревожным голосам. Вдруг точно подул неощутимый, однако сильный
ветер и
унес весь шум улицы, оставив только тяжелый грохот телеги, звон бубенчиков. Макаров встал, подошел к окну и оттуда сказал громко...
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна,
ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда
унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Ветер сильно раздувал огонь, вздымая тысячи искр кверху, кружил их в воздухе и
уносил куда-то в глубь леса.
В этот день работать не удалось. Палатку так сильно трепало, что казалось, вот-вот ее сорвет
ветром и
унесет в море. Часов в десять вечера непогода стала стихать. На рассвете дождь перестал, и небо очистилось.
Серенькие тучи покрывали небо; холодный
ветер дул с пожатых полей,
унося красные и желтые листья со встречных деревьев.
Где-то горело, где-то проносились в пыли и дыму всадники в остроконечных шапках, где-то трещали выстрелы, и
ветер уносил белые дымки, как на солдатском стрельбище.
Мужики гулко шлепали лопатами по земле; налетел
ветер и прогнал,
унес дождь. Бабушка взяла меня за руку и повела к далекой церкви, среди множества темных крестов.
Теплые прикосновения солнца быстро обмахивались кем-то, и струя
ветра, звеня в уши, охватывая лицо, виски, голову до самого затылка, тянулась вокруг, как будто стараясь подхватить мальчика, увлечь его куда-то в пространство, которого он не мог видеть,
унося сознание, навевая забывчивую истому.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное.
Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по стволам деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым,
унося с собою тысячи искр. Одни из них пропадали в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Через час мать была в поле за тюрьмой. Резкий
ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху,
уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту.
— Братья… — это она. — Братья! Вы все знаете: там, за Стеною, в городе — строят «Интеграл». И вы знаете: пришел день, когда мы разрушим эту Стену — все стены — чтобы зеленый
ветер из конца в конец — по всей земле. Но «Интеграл»
унесет эти стены туда, вверх, в тысячи иных земель, какие сегодня ночью зашелестят вам огнями сквозь черные ночные листья…
Помню одну поездку к Подкопаеву в конце октября. Пятьдесят верст от станицы Великокняжеской, раз только переменив лошадей на Пишванском зимовнике и час пробыв на Михайловском, мы отмахали в пять часов по «ременной», гладко укатанной дороге. Даже пыли не было — всю ее
ветрами выдуло и
унесло куда-то. Степь бурая, особенно юртовая, все выбито, вытоптано, даже от бурьяна остались только огрызки стебля. Иногда только зеленеют оазисы сладкого корня, травы, которую лошади не едят.
Неужели не она, в поздний час, когда настала разлука, не она лежала, рыдая и тоскуя, на груди его, не слыша бури, разыгравшейся под суровым небом, не слыша
ветра, который срывал и
уносил слезы с черных ресниц ее?
Но, как это часто бывает на Черном море, внезапно сорвавшийся бог весть откуда
ветер подул от берега и стал
уносить катер в море с постепенно возрастающей скоростью.
С каким живым чувством удовольствия поехал я, едва пробираясь, верхом по проваливающейся на каждом шагу дороге, посмотреть на свою родовую речку, которую летом курица перейдет, но которая теперь, несясь широким разливом,
уносила льдины, руша и ломая все, попадающееся ей навстречу: и сухое дерево, поваленное в ее русло осенним
ветром, и накат с моста, и даже вершу, очень бы, кажется, старательно прикрепленную старым поваром, ради заманки в нее неопытных щурят.
Как будто только для того, чтобы не отказать Никите в его угощении соломой, которую Никита подсунул ему под храп, Мухортый раз порывисто схватил пук соломы из саней, но тотчас же решил, что теперь дело не до соломы, бросил ее, и
ветер мгновенно растрепал солому,
унес ее и засыпал снегом.
О, я люблю густые облака,
Когда они толпятся над горою,
Как на хребте стального шишака
Колеблемые перья! Пред грозою,
В одеждах золотых, издалека
Они текут безмолвным караваном,
И, наконец, одетые туманом,
Обнявшись, свившись будто куча змей,
Беспечно дремлют на скале своей.
Настанет день, — их
ветер вновь
уносит:
Куда, зачем, откуда? — кто их спросит?
— Если ты… — старался кричать Анна, но его старческий голос, как пух
ветром,
уносила отчаянно-бурная речь Иуды.
Слышу, слышу твое приближение.
Ты снова восходишь над пылью,
Как виденье, мгновенна.
В новой пыли ты исчезнешь,
Новый
ветер тебя
унесет.
Сильный порыв
ветра сорвал с меня шляпу и
унес ее в окружавший мрак. Сорвавшаяся шляпа на лету шмыгнула по морде Зорьки. Она испугалась, взвилась на дыбы и понеслась по знакомой дороге.
А тут красные дни наступили,
ветру нет у́йму, дует-подувает от Астрахани, а нас все дальше да дальше в море
уносит, а льдина все тает да тает, и час о́т часу она рыхлей да рыхлей…
Посмотришь вниз — тот же сыпучий снег разрывают полозья, и
ветер упорно поднимает и
уносит все в одну сторону.
Алешка!» — но голос мой — я чувствовал, как
ветер подхватывал прямо изо рта и
уносил в одно мгновение куда-то прочь от меня.
На следующий день мы расстались с рекой Нельмой. Холодный западный
ветер, дувший всю ночь с материка в море, не прекратился. Он налетал порывами, срывая с гребней волн воду, и сеял ею, как дождем. Из опасения, что
ветром может
унести наши лодки в открытое море, удэхейцы старались держаться под защитой береговых обрывов. Около устьев горных речек, там, где скалистый берег прерывался,
ветер дул с еще большею силой, и нам стоило многих трудов пройти от одного края долины до другого.
Лошади, гнедые, белые и пегие, не понимая, зачем это заставляют их кружить на одном месте и мять пшеничную солому, бегали неохотно, точно через силу, и обиженно помахивая хвостами. Из-под их копыт
ветер поднимал целью облака золотистой половы и
уносил ее далеко через плетень. Около высоких свежих скирд копошились бабы с граблями и двигались арбы, а за скирдами, в другом дворе, бегала вокруг столба другая дюжина таких же лошадей и такой же хохол хлопал бичом и насмехался над лошадями.
— Под вечер сегодня я был на набережной. Какое-то парусное судно уж совсем входило в гавань. Вдруг его понесло
ветром в море. Выкинули красный флаг о помощи. Их
уносит, а в гавани никто не двинулся на помощь. Так и исчезло за горизонтом.
— Что ты, что ты!
Ветер слышал, ночь
унесла… Снежок подпал и следок застлал. Чего же зря расковыриваешь?