Неточные совпадения
Когда посетители уехали, Михайлов сел против картины Пилата и
Христа и в
уме своем повторял то, что было сказано, и хотя и не сказано, но подразумеваемо этими посетителями.
— Тогда Саваоф, в скорби и отчаянии, восстал против Духа и, обратив взор свой на тину материи, направил в нее злую похоть свою, отчего и родился сын в образе змея. Это есть —
Ум, он же — Ложь и
Христос, от него — все зло мира и смерть. Так учили они…
А насмешников вопросить бы самих: если у нас мечта, то когда же вы-то воздвигнете здание свое и устроитесь справедливо лишь
умом своим, без
Христа?
Те вослед науке хотят устроиться справедливо одним
умом своим, но уже без
Христа, как прежде, и уже провозгласили, что нет преступления, нет уже греха.
— То-то и есть, что в
уме… и в подлом
уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! — обернулся он вдруг на публику. — Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош! Есть у вас вода или нет, дайте напиться,
Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
Человечество как бы сошло с
ума, с языческого, естественного
ума, пленилось таинственной личностью
Христа, отказалось во имя этой личности от всех благ античной культуры.
— Нет, к чему ты выспрашиваешь-то? Да ты в
уме ли?
Христос с тобой…
Ночью она ворочалась с боку на бок, замирая от страха при каждом шорохе, и думала: «Вот в Головлеве и запоры крепкие, и сторожа верные, стучат себе да постукивают в доску не уставаючи — спи себе, как у
Христа за пазушкой!» Днем ей по целым часам приходилось ни с кем не вымолвить слова, и во время этого невольного молчания само собой приходило на
ум: вот в Головлеве — там людно, там есть и душу с кем отвести!
— Совсем он лишённый
ума, ей-богу! Говорит: слушай, я тебе расскажу одно дело, а ты мне клятву дай, что никому не расскажешь про него. Я говорю — не сказывай,
Христа ради, прошу тебя, не хочу! Некому, говорит, больше, а должен рассказать, — и снова требует клятву. Ругает меня, рожа-то у него станет серая, глазищи — как у мёртвого, тусклые, и говорит — чего понять нельзя!
Он внимательно разглядывал
Христа и Иуду, сидевших рядом, и эта странная близость божественной красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетала его
ум, как неразрешимая загадка.
К светлой заутрене в ярко освещенную моленную Патапа Максимыча столько набралось народа, сколь можно было поместиться в ней. Не кручинилась Аксинья Захаровна, что свибловский поп накроет их на тайной службе… Пантелей караульных по задворкам не ставил… В великую ночь Воскресенья
Христова всяк человек на молитве… Придет ли на
ум кому мстить в такие часы какому ни есть лютому недругу?..
— Прости,
Христа ради, — отвечал отец Михаил. — Признаться, этого мне и на
ум не вспадало.
«И до сих пор, видно, здесь люди железные, — бродило в
уме Алексеевом. — Дивно ль, что мне, человеку страннему, захожему, не видать от них ни привета, ни милости, не услышать слова ласкового, когда
Христова святителя встретили они злобой и бесчестием?» И взгрустнулось ему по родным лесам, встосковалась душа по тихой жизни за Волгою. Уныл и пуст показался ему шумный, многолюдный город.
Не перечьте вы мне,
Христа ради, отучится Дуня, вам же все останется, — не везти же мне тогда добро из обители…» И на то поворчала Манефа, хоть и держала на
уме: «Подай-ка, Господи, побольше таких благодетелей…» И сдержал свое обещанье Марко Данилыч: когда взял обученную дочку из обители — все покинул матери Манефе с сестрами.
— Когда бываю восторжен духом, мои речи еще трудней понять. Сочтешь меня
ума лишенным, богохульником, неверным… И все посмеются надо мной и поругаются мне, и будет мое имя проречено. Орудием яко зло нечистого сочтут меня, человеком, уготованным геенне огненной! — сказал Егор Сергеич. — Дан мне дар говорить новыми язы́ки; новые законы даны мне. И те дары получил я прямо из уст
христа и пророка Максима.
Чтение книг без разбора и без разумного руководства развило в нем пытливость
ума до болезненности. Еще в лесу много начитался он об антихристе, о нынешних последних временах и о том, что истинная
Христова вера иссякла в людях и еще во дни патриарха Никона взята на небо, на земле же сохранилась точию у малого числа людей, пребывающих в сокровенности, тех людей, про которых сам Господь сказал в Евангелии: «Не бойся, малое стадо».
Итак, он уехал в Петербург, а мы придвинулись к
Христе, которая была очень спокойна и даже как бы довольна, что осталась одна, — обстоятельство, которое меня еще сильнее навело на мысль, что Христя только бодрится, а в существе очень страдает от невыносимой тяжести положения, которое себе устроила, очертя
ум и волю.
— Великое дело совершил ты надо мной, добрый пастырь стада
Христова, — начал Синявин, сделав три земных поклона, — свет пролил мне в душу словом Божиим, просветлил мой
ум, и совесть моя чернее ночи мне показалась. Помоги мне и ее осветить светом истины. Помолись за меня, великого грешника, отец мой духовный!
— Не взыщи, осударь, Василий Федорович, коли я, худородный, бездомный странник, молвлю тебе не в укор, не в уразумение, а в напоминание. У нас на
уме все сокровища земные, то для себя, то для деток, а про сокровища небесные, их же ни тля, ни червь не поедают, и в помине нет. А там придет час
Христов, аскамитных кафтанов, ковшов серебряных, ларцов кованых с собой не возьмем; явимся к нему наги, с одними грехами или добрыми делами.
— Клевета и злословие — естественные спутники добродетели на земле… — отвечал, вздыхая и опустив глаза в землю, аббат. — Мы, иезуиты, поборники старых порядков, стражи
Христовой церкви и охранители монархических начал. При теперешнем настроении
умов, зараженных зловредным учением якобинцев, естественно, мы не можем встречать повсюду никого иного, как злейших врагов.
— Все съел, и губочку съел, и дароносицу унес, и меня бросил… верит, что «поп простит»… Что говорить?.. спутан
ум… простим ему это, владыко, — пусть только нас
Христос простит. Дай слово мне не искать его, бедного, или… если отыщешь его…
Все христианские церкви всегда признавали, что все люди, неравные по своей учености и
уму, — умные и глупые, — равны перед богом, что всем доступна божеская истина.
Христос сказал даже, что воля бога в том, что немудрым открывается то, что скрыто от мудрых.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого
ума своего, дерзко восстал на господа и на
Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной».
— Где, владыко, понимать! — ее не поймешь, а так… что сердце чувствует, говорю. Я, когда мне что нужно сделать, сейчас себя в
уме спрашиваю: можно ли это сделать во славу
Христову? Если можно, так делаю, а если нельзя — того не хочу делать.
Кириак находил, что с ними надо как можно меньше обрядничать, потому что они иначе самого Кириака с его вопросами превзойдут о том: можно ли того причащать, кто яйцом в зубы постучит; да не надо много и догматизировать, потому что их слабый
ум устает следить за всякою отвлеченностью и силлогизациею, а надо им просто рассказывать о жизни и о чудесах
Христа, чтобы это представлялось им как можно живообразнее и чтобы их бедной фантазии было за что цепляться.