Неточные совпадения
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там,
на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить
времени, проговорить без
умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
А теперь молчу,
на все
время умолкаю.
По обыкновению, речь Степана не отличается связностью, но он без
умолку продолжает болтать все
время, покуда карета ползет да ползет по мостовнику. Наконец она у церкви поворачивает вправо и рысцой катится по направлению к дому. Дети крестятся и спешат
на парадное крыльцо.
Матушка сдерживается. Ей хотелось бы прикрикнуть, но она понимает, что впереди еще много разговору будет и что для этого ей необходимо сохранить присутствие духа.
На время воюющие стороны
умолкают.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это
время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же
умолк под грозным взглядом своей супруги, но
умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть
на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Сестрицы
на короткое
время умолкают, чтоб перевести дух.
На рассвете ему послышался лай, топот конский, крик, брань и по
временам призывный звон рогов; это продолжалось с полчаса; наконец всё
умолкло; — прошло еще полчаса; вдруг он слышит над собою женский голос: «барин! — барин!.. вставай… да отвечай же? — не спишь ли ты?..»
Не знаю, как при большом наплыве гостей размещались дамы. Что же касается до нас, то сборы были невелики:
на время нашего пребывания в Федоровке прачки изгонялись из своих двух комнат и сверх сена по глиняным полам расстилались ковры, покрытые простынями, вдоль стен клали подушки, и ночлег был готов. По вечерам
на сон грядущий долго не
умолкали всякого рода рассказы и шуточные замечания, с которых затем начиналось и утро. Много веселости придавало вышучивание Буйницким стройного и красивого Бедера.
Рассказчик так увлекся воспоминаниями высоких минут, что
на минуту
умолк. А в это
время кто-то тихо заметил, что для дриад это начиналось хорошо, но кончалось не без хлопот.
И вот он доходит до слов: «Аки пес смердящий…» Нечего и говорить, что глаза его были все
время в суфлерской будке.
На весь театр он произносит: «Аки!» — и
умолкает.
Начались воспоминания. Губернатор и голова оживились, повеселели и, перебивая друг друга, стали припоминать пережитое. И архиерей рассказал, как он, служа в Сибири, ездил
на собаках, как он однажды сонный, во
время сильного мороза, вывалился из возка и едва не замерз; когда тунгузы вернулись и нашли его, то он был едва жив. Потом, словно сговорившись, старики вдруг
умолкли, сели рядышком и задумались.
Он стал рассказывать очень подробно историю с поцелуем и через минуту
умолк… В эту минуту он рассказал всё, и его страшно удивило, что для рассказа понадобилось так мало
времени. Ему казалось, что о поцелуе можно рассказывать до самого утра. Выслушав его, Лобытко, много лгавший, а потому никому не веривший, недоверчиво посмотрел
на него и усмехнулся. Мерзляков пошевелил бровями и покойно, не отрывая глаз от «Вестника Европы», сказал...
На дворе замка раздался заунывный колокол. Это был сигнал, поданный привратнику, что настало
время запирать ворота и опускать подъемный мост. Цепи его загрохотали,
на шпице башни заблестел фонарь и все
умолкло, только откуда-то раздавался вой собак да ржали рыцарские кони, продрогшие от холода,
на привязи у столбов.
На дворе замка раздался заунывный колокол. Это был сигнал, поданный привратнику, что настало
время запирать ворота и опускать подъемный мост. Цепи его загрохотали,
на шпице башни заблестел фонарь, и все
умолкло, только откуда-то раздавался вой собак, да ржали рыцарские кони, дрогнувшие от холода
на привязи у столбов.
Феофан жил в то
время в своем доме
на Аптекарском острове,
на берегу речки Карповки. В назначенный час государь с архиереем в простых санях подъехали к дому Феофана и услышали звуки музыки и голоса пирующих. Государь с архиереем вошли в собрание. Случилось так, что хозяин в то самое
время держал в руках кубок вина. Увидав государя, он дал знак, чтобы музыка
умолкла, и, подняв руку, с большим громогласием произнес...
Подруги отправились
на половину графини.
Время до обеда пролетело незаметно. Екатерина Петровна без
умолку болтала о петербургских новостях, светских сплетнях.
— А потому, что он говорил без
умолку целый день… Мы раз ходили вместе с ним
на рекогносцировку… Прошли более 35 вёрст, и он во всё
время дороги говорил не
умолкая… Когда мы пришли
на бивак, он обратился ко мне со словами: «Благодарю вас, мы так приятно с вами побеседовали»… — Я не мог не расхохотаться. — «Какая же это беседа, вы говорили одни». — «Нет, сколько мне помнится, и вы»… — «Не произнёс ни полслова»… — «Скажите пожалуйста, а я этого и не заметил»…
Отец Захария был назначен сказать проповедь и изготовился, но выйдя
на амвон, только и произнес: „Было
время, когда и
времени не было“, и за сим стал, и прильне ему язык к гортани, и, переконфузившись до остатка, красноречиво
умолк.