Неточные совпадения
— Ах, Татьяна Марковна, я вам так благодарна, так благодарна! Вы лучше родной — и Николая моего избаловали до того, что этот поросенок сегодня мне вдруг дорогой слил пулю: «Татьяна Марковна, говорит, любит меня больше родной матери!» Хотела я ему уши надрать, да на козлы
ушел от меня и так гнал лошадей, что я всю дорогу дрожала
от страху.
Наконец пробило одиннадцать, и он твердо и окончательно решил, что если чрез десять минут «проклятая» Агафья не воротится, то он
уйдет со двора, ее не дождавшись, разумеется взяв с «пузырей» слово, что они без него не струсят, не нашалят и не будут
от страха плакать.
Нам известно также, что час спустя после того, как Аглая Ивановна выбежала
от Настасьи Филипповны, а может, даже и раньше часу, князь уже был у Епанчиных, конечно, в уверенности найти там Аглаю, и что появление его у Епанчиных произвело тогда чрезвычайное смущение и
страх в доме, потому что Аглая домой еще не возвратилась и
от него только в первый раз и услышали, что она
уходила с ним к Настасье Филипповне.
— Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и осталась жить там, за Стенами. Голые — они
ушли в леса. Они учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую, красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать
от страха,
от радости,
от бешеного гнева,
от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, — мы хотим…
Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в
страхе, чтоб он не
ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а
от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде.
— Вы, может быть. Вы бы уж лучше молчали, Липутин, вы только так говорите, по привычке. Подкупленные, господа, все те, которые трусят в минуту опасности. Из
страха всегда найдется дурак, который в последнюю минуту побежит и закричит: «Ай, простите меня, а я всех продам!» Но знайте, господа, что вас уже теперь ни за какой донос не простят. Если и спустят две степени юридически, то все-таки Сибирь каждому, и, кроме того, не
уйдете и
от другого меча. А другой меч повострее правительственного.
Шибко скакал Варнава по пустой улице, а с ним вместе скакали, прыгали и разлетались в разные стороны кости, уложенные на его плоских ночвах; но все-таки они не столько
уходили от одной беды, сколько спешили навстречу другой, несравненно более опасной: на ближайшем перекрестке улицы испуганным и полным
страха глазам учителя Варнавы предстал в гораздо большей против обыкновенного величине своей грозный дьякон Ахилла.
Так обещал Авиновицкий свою защиту Передонову. Но Передонов
ушел от него, волнуемый неопределенными
страхами; их укрепляли в нем громкие, грозные речи Авиновицкого.
Илья дрожал
от страха, но не мог
уйти, глядя, как бессильно мотавшаяся в воздухе чёрная, сухая рука Еремея грозит крючковатым пальцем.
— Прежде этого не разбирали, — внушительным тоном сказал старик, — нынче только завелось это. Как что, она сейчас говорит: «я
от тебя
уйду». У мужиков на что, и то эта самая мода завелась. «На, — говорит, — вот тебе твои рубахи и портки, а я пойду с Ванькой, он кудрявей тебя». Ну вот и толкуй. А в женщине первое дело
страх должен быть.
От свалки
ушел один Башмачок, вовремя успевший спрятаться под диван. Он со
страху даже глаза закрыл, а в это время за него спрятался Зайчик, тоже искавший спасения в бегстве.
Но дело в этот раз шло почему-то плохо. С неприятным чувством, что он совершил какую-то крупную, даже грубую ошибку, он несколько раз возвращался назад и проверял игру почти сначала. Ошибки не находилось, но чувство совершенной ошибки не только не
уходило, а становилось все сильнее и досаднее. И вдруг явилась неожиданная и обидная мысль: не в том ли ошибка, что игрою в шахматы он хочет отвлечь свое внимание
от казни и оградиться
от того
страха смерти, который будто бы неизбежен для осужденного?
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и
страх, вызванные записями, конечно,
ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году
от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и
уходит он
от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в людях не святую тревогу богоискания, но лишь
страх пред лицом жизни, не стремление к радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
Иван. Молчите вы… птица! Яков, судьба моя и всей семьи моей зависит
от тысячи двухсот рублей… пусть будет ровно тысяча!.. Ты мягкий, не глупый человек, Яков; сегодня решается вопрос о моём назначении — Лещ поехал дать этому делу решительный толчок… Как только меня назначат, мне сейчас же понадобятся деньги! Я
ухожу, оставляя тебя лицом к лицу с твоею совестью, брат мой! (Подняв голову,
уходит. Яков со
страхом смотрит ему вслед, Любовь усмехается.)
Доведённый этим воем чуть не до сумасшествия, Лёнька вырвался
от него, вскочил на ноги и стрелой помчался куда-то вперёд, широко раскрыв глаза, ослепляемый молниями, падая, вставая и
уходя всё глубже в тьму, которая то исчезала
от синего блеска молнии, то снова плотно охватывала обезумевшего
от страха мальчика.
Юлиан Мастакович, весь покраснев
от досады и злости, пугал рыжего мальчика, который,
уходя от него всё дальше и дальше, не знал — куда забежать
от страха.
Не
уйти никуда
от несчётных скорбей:
Ходит всюду болезнь, люди в
страхе немом,
О спасенье не думая, гибнут.
Благодатных плодов не приносит земля,
Жены в муках кричат и не могут родить…
Раздаются мрачные
Песни похоронные.
Ты приди, помилуй нас,
Защити
от гибели,
О, Тучегонителя
Золотая дочь!
В двенадцатом часу горничная доложила, что пришли Владимир Михайлыч. Софья Львовна, пошатываясь
от усталости и головной боли, быстро надела свой новый удивительный капот сиреневого цвета, с меховою обшивкой, наскоро кое-как причесалась; она чувствовала в своей душе невыразимую нежность и дрожала
от радости и
страха, что он может
уйти. Ей бы только взглянуть на него.
В его присутствии робели все, даже старики протоиереи, все «бухали» ему в ноги, а недавно одна просительница, старая деревенская попадья, не могла выговорить ни одного слова
от страха, так и
ушла ни с чем.
Роженица рассказывает, что он у нее всегда такой… Он честен, справедлив, рассудителен, разумно экономен, но всё это в таких необыкновенных размерах, что простым смертным делается душно. Родня разошлась с ним, прислуга не живет больше месяца, знакомых нет, жена и дети вечно напряжены
от страха за каждый свой шаг. Он не дерется, не кричит, добродетелей у него гораздо больше, чем недостатков, но когда он
уходит из дому, все чувствуют себя здоровее и легче. Отчего это так, роженица и сама не может понять.
Акушерка глядит на тупое лицо мальчика, и ей кажется, что даже воздуху тяжело, что еще немного — и стены упадут, не вынося давящего присутствия необыкновенного человека. Не помня себя
от страха и уже чувствуя сильную ненависть к этому человеку, Марья Петровна берет свои узелки и торопливо
уходит.
Между тем у бедного Фридриха Адольфовича сердце ныло
от страха за своего пернатого питомца. Выпущенный на свободу попка мог свободно
уйти и заблудиться где-нибудь за хутором; наконец, его могла заклевать домашняя птица, разорвать собака и мало ли еще какие ужасы грозили попугаю, выпущенному впервые в сад из клетки.
— Сыскать бы о делах того князька следовало: откуда он, до сей поры где жил, с кем дружествовал. Милость твоя не
уйдет, и после оказать успеешь, коли стоит он. А то слышал я намедни
от Левкия, что есть люди, напускающие по ветру, кому хочешь,
страхи, видения сонные и тоску, и немощь душевную под чарами. Неспроста что-то, что все они милость у тебя вдруг обрели сразу небывалую…
— А про кого же? Про Сидора и Евстигнея? Ты вот что, — грубо заговорил староста, шалея
от страха и злости, — ты эти дела оставь. Тут дураков нету.
Уходи подобру-поздорову.
Уходи!
Он говорил развязно и с большим достоинством, но
страх не покидал его и маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди и земля
уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что, когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою — нужно было пройти с четверть версты — он старался быть дальше
от Петрова и ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу...
Тревога Стягина возрастала. Эта девушка привлекала не одною своею свежестью, бюстом и красивым профилем. Никогда он не имел к женщине такого почтительного чувства, смешанного со
страхом, что вот она совсем
уйдет от него, что он перед ней неисправимо провинился.