Неточные совпадения
Многие из чиновников и благородного дворянства тоже невольно подумывали об этом и, зараженные мистицизмом, который, как известно, был тогда в большой моде,
видели в каждой букве, из которых было составлено слово «Наполеон», какое-то особенное значение; многие даже открыли в нем апокалипсические
цифры.
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась,
увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри, на сколько продано». И он уперся пальцем в другую
цифру, уже из двух знаков.
— Послушайте, князь, успокойтесь, пожалуйста; я
вижу, что вы чем дальше, тем больше в волнении, а между тем все это, может быть, лишь мираж. О, я затянулся и сам, непростительно, подло; но ведь я знаю, что это только временное… и только бы мне отыграть известную
цифру, и тогда скажите, я вам должен с этими тремя стами до двух тысяч пятисот, так ли?
Но пора кончить это письмо… Как? что?.. А что ж о Мадере: об управлении города, о местных властях, о числе жителей, о количестве выделываемого вина, о торговле:
цифры, факты — где же все? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам о том, что я сам
увижу, а не то, что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь все, что я
видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей всех я не
видел, властей тоже и даже не успел хорошенько посетить ни одного виноградника.
Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Эту
цифру я и назвал. Надо было
видеть, какое неприятное, даже болезненное впечатление произвел мой ответ. Оба гиляка вдруг схватились за животы и, пригнувшись к земле, стали покачиваться, точно от сильной боли в желудке. Лица их выражали отчаяние.
Эти
цифры относятся к одному отчетному году, но если взять наличную массу каторжных за всё время ее пребывания на острове, то отношение бегавших в разное время к общему составу выразится не менее, как в 60 %, то есть из каждых пяти человек, которых вы
видите в тюрьме или на улице, наверное, трое уже бегали.
Картофель вообще дает хорошие урожаи, и это подтверждается не только
цифрами, но и личным впечатлением; я не
видел закромов или мешков с зерном, не
видел, чтобы ссыльные ели пшеничный хлеб, хотя пшеницы здесь сеется больше, чем ржи, но зато в каждой избе я
видел картофель и слышал жалобы на то, что зимою много картофеля сгнило.
Мы
видим это ясно из фактов: упоминается, что он все-таки съел же пять или шесть младенцев, сравнительно
цифра ничтожная, но зато знаменательная в другом отношении.
Я, Д-503, строитель «Интеграла», — я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к
цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что
вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и знаю.
Цифры шеренгами и столбцами мелькают в моих глазах; мне тошно от них, я рад бы бежать куда глаза глядят, чтоб только не
видеть их, однако я преодолеваю свою тошноту и целым рядом героических насилий над собою достигаю, наконец, итога, не только понятного для меня самого, но такого, который — я положительно в том уверен — поймет и мое начальство.
Недоумевающее лицо Стерса было передо мной, и я
видел, что он сидит молча. Я и Стерс, занятые схваткой, могли только называть
цифры. Пока это пробегало в уме, впечатление полного жизни женского голоса оставалось непоколебленным.
Плача, смеясь, сверкая слезинками на ресницах, она говорила ему, что с первых же дней знакомства он поразил ее своею оригинальностью, умом, добрыми, умными глазами, своими задачами и целями жизни, что она полюбила его страстно, безумно и глубоко; что когда, бывало, летом она входила из сада в дом и
видела в передней его крылатку или слышала издали его голос, то сердце ее обливалось холодком, предчувствием счастья; его даже пустые шутки заставляли ее хохотать, в каждой
цифре его тетрадок она
видела что-то необыкновенно разумное и грандиозное, его суковатая палка представлялась ей прекрасней деревьев.
Глядит он на эти
цифры внимательно, но ничего в них не
видит и вовсе не об них думает…
Так этим и заключилась блестящая пора служебной карьеры Кесаря Степановича в столице, и он не
видел государя до той поры, когда после выставил перед его величеством «свою шеренгу», а потом вернулся в Киев с пособием и усиленною пенсиею, настоящую
цифру которой, как выше сказано, он постоянно скрывал от непосвященных и говорил коротко, что «берет много», а может взять еще больше.
Увидев такие
цифры, Лев Иванович медленно поднялся, похолодел…
Наверху музыка было утихла, но через минуту пианист заиграл снова и с таким ожесточением, что в матрасе под Софьей Саввишной задвигалась пружина. Попов ошалело поглядел на потолок и начал считать опять с августа 1896 года. Он глядел на бумаги с
цифрами, на счеты и
видел что-то вроде морской зыби; в глазах его рябило, мозги путались, во рту пересохло, и на лбу выступил холодный пот, но он решил не вставать, пока окончательно не уразумеет своих денежных отношений к банкирской конторе Кошкера.