Неточные совпадения
— А пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас
увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в
тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
— А ты будто не впутан? — спросил Фроленков, усмехаясь. — Вот, Клим Иваныч,
видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора, ничего ему не жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в
тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
После убийства полковника Васильева в
тюрьме появилось шестеро новых заключенных, и среди них Самгин
увидел Дронова.
— Уголовный тип, — слышал он. — Кончит
тюрьмой,
увидите! И еще вас втискает в какую-нибудь уголовщину. Наводчица, ворам дорогу показывает.
— Это уже безжалостно со стороны властей.
Видят, что человек умирает, а все-таки держат в
тюрьме.
Илья Ильич и
увидит после, что просто устроен мир, что не встают мертвецы из могил, что великанов, как только они заведутся, тотчас сажают в балаган, и разбойников — в
тюрьму; но если пропадает самая вера в призраки, то остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски.
Всё то страшное зло, которое он
видел и узнал за это время и в особенности нынче, в этой ужасной
тюрьме, всё это зло, погубившее и милого Крыльцова, торжествовало, царствовало, и не виделось никакой возможности не только победить его, но даже понять, как победить его.
— Но я понимаю еще и то, что,
увидев все страдания, весь ужас того, что делается в
тюрьмах, — говорила Mariette, желая только одного — привлечь его к себе, своим женским чутьем угадывая всё то, что было ему важно и дорого, — вы хотите помочь страдающим и страдающим так ужасно, так ужасно от людей, от равнодушия, жестокости…
Нехлюдов слушал, не вступая в разговор, и, как бывший офицер, понимал, хоть и не признавал, доводы молодого Чарского, но вместе с тем невольно сопоставлял с офицером, убившим другого, того арестанта красавца-юношу, которого он
видел в
тюрьме и который был приговорен к каторге за убийство в драке.
— Хотите водки? — обратился он по-французски к подошедшему англичанину. Англичанин выпил водки и рассказал, что посетил нынче собор и завод, но желал бы еще
видеть большую пересыльную
тюрьму, — Вот и отлично, — сказал генерал, обращаясь к Нехлюдову, — можете вместе. Дайте им пропуск, — сказал он адъютанту.
— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности
видеть их, потому что если я не в
тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.
В
тюрьме у него сделалась чахотка, и теперь, в тех условиях, в которых он находился, ему, очевидно, оставалось едва несколько месяцев жизни, и он знал это и не раскаивался в том, что он делал, а говорил, что, если бы у него была другая жизнь, он ее употребил бы на то же самое — на разрушение того порядка вещей, при котором возможно было то, что он
видел.
— Ну, вот и прекрасно. Сюда,
видите ли, приехал англичанин, путешественник. Он изучает ссылку и
тюрьмы в Сибири. Так вот он у нас будет обедать, и вы приезжайте. Обедаем в пять, и жена требует исполнительности. Я вам тогда и ответ дам и о том, как поступить с этой женщиной, а также о больном. Может быть, и можно будет оставить кого-нибудь при нем.
В
тюрьмах — Тюменской, Екатеринбургской, Томской и на этапах Нехлюдов
видел, как эта цель, которую, казалось, поставило себе общество, успешно достигалась.
То, что в продолжение этих трех месяцев
видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в
тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой.
Впоследствии я много
видел мучеников польского дела; Четьи-Минеи польской борьбы чрезвычайно богаты, — а Цеханович был первый. Когда он мне рассказал, как их преследовали заплечные мастера в генерал-адъютантских мундирах, эти кулаки, которыми дрался рассвирепелый деспот Зимнего дворца, — жалки показались мне тогда наши невзгоды, наша
тюрьма и наше следствие.
— Гаврило Семеныч! — вскрикнул я и бросился его обнимать. Это был первый человек из наших, из прежней жизни, которого я встретил после
тюрьмы и ссылки. Я не мог насмотреться на умного старика и наговориться с ним. Он был для меня представителем близости к Москве, к дому, к друзьям, он три дня тому назад всех
видел, ото всех привез поклоны… Стало, не так-то далеко!
—
Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни
тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
В старом режиме стража
тюрьмы состояла из довольно добродушных русских солдат, которые
видели в заключенных не «врагов народа», а врагов правительства, начальник
тюрьмы управлял патриархально, если не был особенным зверем, что, конечно, случалось.
В режиме советском, революционном, стража
тюрьмы видела в заключенных «врагов народа» и революции, и управление
тюрьмы было отнюдь не патриархальным, оно отражало диктатуру и террор.
Но совершенно другой вид у него был, когда его
видели в
тюрьме и при допросах.
Я
видел его между
тюрьмой и ссылкой.
Измученные непосильной работой и побоями, не
видя вблизи себя товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова, они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если родители возвращали их хозяину, то они зачастую бежали на Хитров, попадали в воровские шайки сверстников и через трущобы и
тюрьмы нередко кончали каторгой.
[Каторжного с мигренью или ишиасом легко заподозрить в симуляции и не пустить в лазарет; однажды я
видел, как целая толпа каторжных просилась у смотрителя
тюрьмы в лазарет и он отказывал всем, не желая разбирать ни больных, ни здоровых.]
Надо или признать общие камеры уже отжившими и заменить их жилищами иного типа, что уже отчасти и делается, так как многие каторжные живут не в
тюрьме, а в избах, или же мириться с нечистотой как с неизбежным, необходимым злом, и измерения испорченного воздуха кубическими саженями предоставить тем, кто в гигиене
видит одну только пустую формальность.
Работа в дуйских рудниках тяжела также потому, что каторжник здесь в продолжение многих лет без перерыва
видит только рудник, дорогу до
тюрьмы и море.
Около
тюрьмы есть колодец, и по нему можно судить о высоте почвенной воды. Вследствие особого строения здешней почвы почвенная вода даже на кладбище, которое расположено на горе у моря, стоит так высоко, что я в сухую погоду
видел могилы, наполовину заполненные водою. Почва около
тюрьмы и во всем посту дренирована канавами, но недостаточно глубокими, и от сырости
тюрьма совсем не обеспечена.
Ослабевши с годами, потеряв веру в свои ноги, он бежит уже куда-нибудь поближе, на Амур или даже в тайгу, или на гору, только бы подальше от
тюрьмы, чтобы не
видеть постылых стен и людей, не слышать бряцанья оков и каторжных разговоров.
Казармы здесь старые, в камерах тяжелый воздух, отхожие места много хуже, чем в северных
тюрьмах, хлебопекарня темная, карцеры для одиночного заключения темные, без вентиляций, холодные; я и сам несколько раз
видел, как заключенные в них дрожали от холода и сырости.
Эти цифры относятся к одному отчетному году, но если взять наличную массу каторжных за всё время ее пребывания на острове, то отношение бегавших в разное время к общему составу выразится не менее, как в 60 %, то есть из каждых пяти человек, которых вы
видите в
тюрьме или на улице, наверное, трое уже бегали.
Они живут возле
тюрьмы и
видят ее каждый день, а ссыльнокаторжная
тюрьма и мирное земледельческое существование немыслимы рядом.
Некоторые авторы
видели в Рыковском хороводы и слышали здесь гармонику и разудалые песни; я же ничего подобного не
видел и не слышал и не могу себе представить девушек, ведущих хороводы около
тюрьмы.
Кипит больной, усталый ум,
Бессонный до утра,
Тоскует сердце. Смена дум
Мучительно быстра:
Княгиня
видит то друзей,
То мрачную
тюрьму,
И тут же думается ей —
Бог знает почему, —
Что небо звездное — песком
Посыпанный листок,
А месяц — красным сургучом
Оттиснутый кружок…
Мы
видим, что даже несчастие и заключение в
тюрьму нимало не образумило его, не пробудило человеческих чувств, и справедливо заключаем, что, видно, они уж навек в нем замерли, что так им уж и спать сном непробудным.
Начнем с последнего нашего свидания, которое вечно будет в памяти моей. Вы
увидите из нескольких слов, сколько можно быть счастливым и в самом горе. Ах, сколько я вам благодарен, что Annette, что все малютки со мной. [Имеются в виду портреты родных — сестер, их детей и т. д.] Они меня тешили в моей золотой
тюрьме, ибо новый комендант на чудо отделал наши казематы. Однако я благодарю бога, что из них выбрался, хотя с цепями должен парадировать по всей России.
«Стоило семь лет трудиться, — думал он, — чтобы очутиться в удушающей, как
тюрьма, комнате, бывать в гостях у полуидиота-дяди и
видеть счастье изменившей женщины!
—
Видите ли, у нас все как-то так выходило — она в
тюрьме — я на воле, я на воле — она в
тюрьме или в ссылке. Это очень похоже на положение Саши, право! Наконец ее сослали на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, — товарищ мой, очень хороший парень! Потом они бежали вместе, теперь живут за границей, да…
— Удивительная удача! — воскликнул он. — У вас была полная возможность попасть в
тюрьму, и — вдруг! Да, видимо, пошевеливается крестьянин, — это естественно, впрочем! Эта женщина — удивительно четко
вижу я ее!.. Нам нужно пристроить к деревенским делам специальных людей. Людей! Их не хватает нам… Жизнь требует сотни рук…
— Это превосходно, что вы с нами, — приятно
видеть ваше лицо. Чем она кончит? — спрашиваю я себя. Грустно, когда подумаешь, что вас — как всех — ждет
тюрьма и всякое свинство. Вы не боитесь
тюрьмы?
— Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники начали надзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, — шпионит, доносит, жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзиратели испугались, бегают, свистят. Я
вижу — ворота открыты, площадь, город. И пошел не торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился — куда идти? Смотрю — а ворота
тюрьмы уже заперты…
—
Видите ли, Ниловна, это вам тяжело будет слышать, но я все-таки скажу: я хорошо знаю Павла — из
тюрьмы он не уйдет! Ему нужен суд, ему нужно встать во весь рост, — он от этого не откажется. И не надо! Он уйдет из Сибири.
— Кабы не увидал я тебя — хоть назад в
тюрьму иди! Никого в городе не знаю, а в слободу идти — сейчас же схватят. Хожу и думаю — дурак! Зачем ушел? Вдруг
вижу — Ниловна бежит! Я за тобой…
— Раньше пускала без спросу людей. Одна? Так. А я думал — хохол дома. Сегодня я его
видел…
Тюрьма человека не портит.
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него в
тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда,
видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!
— Вот бы, ненько, Весовщикова приласкать вам однажды! Сидит у него отец в
тюрьме — поганенький такой старичок. Николай
увидит его из окна и ругает. Нехорошо это! Он добрый, Николай, — собак любит, мышей и всякую тварь, а людей — не любит! Вот до чего можно испортить человека!
— Иду —
вижу у вас огонь. Зашел поздороваться. Прямо из
тюрьмы! — объявил он странным голосом и, схватив руку Власовой, сильно потряс ее, говоря...
— Хорошая! — кивнул головой Егор. —
Вижу я — вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря правду. Вот недавно воротился из ссылки мой товарищ. Когда он ехал через Нижний — жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск — они уже были в московской
тюрьме. Теперь очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный человек, пять лет такой жизни свели ее в могилу…
— Два месяца и одиннадцать дней.
Видел там хохла — он кланяется вам, и Павла, который — тоже кланяется, просит вас не беспокоиться и сказать вам, что на пути его местом отдыха человеку всегда служит
тюрьма — так уж установлено заботливым начальством нашим. Затем, мамаша, я приступлю к делу. Вы знаете, сколько народу схватили здесь вчера?
— Положим, вас посадили в
тюрьму на веки вечные, и всю жизнь вы будете
видеть из щелки только два старых изъеденных кирпича… нет, даже, положим, что в вашей
тюрьме нет ни одной искорки света, ни единого звука — ничего!
Первый месяц
тюрьмы Степан не переставая мучался всё тем же: он
видел серую стену своей камеры, слышал звуки острога — гул под собой в общей камере, шаги часового по коридору, стук часов и вместе с [тем]
видел ее — с ее кротким взглядом, который победил его еще при встрече на улице, и худой, морщинистой шеей, которую он перерезал, и слышал ее умильный, жалостный, шепелявый голос: «Чужие души и свою губишь.