Неточные совпадения
Часу в первом утра он, с усилием раскрыв глаза,
увидел над собою при свете лампадки бледное
лицо отца и велел ему уйти; тот повиновался, но тотчас же вернулся на цыпочках и, до половины заслонившись дверцами шкафа, неотвратимо глядел на своего сына.
— Воинов, — глубоким басом, неохотно назвал
себя лысый; пожимая его холодную жесткую руку, Самгин
видел над своим
лицом круглые, воловьи глаза, странные глаза, прикрытые синеватым туманом, тусклый взгляд их был сосредоточен на конце хрящеватого, длинного носа. Он согнулся пополам, сел и так осторожно вытянул длинные ноги, точно боялся, что они оторвутся. На узких его плечах френч, на ногах — галифе, толстые спортивные чулки и уродливые ботинки с толстой подошвой.
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет; казалось, что голос его стал еще более сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало, у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он ясно
видел вокруг
себя напряженные, ожидающие
лица, и ни одно из них не казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека плыли
над их головами гремящие слова...
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый товарищем. Он ныряет прямо в толпу, чуть не сбивает с ног Самаревича, подымает голову и
видит над собой высокую фигуру, сухое
лицо и желчно — злые глаза. Несколько секунд он испуганно смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его губ срывается кличка Самаревича...
Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью,
над столами висят стеклянные шары — белые, холодные звезды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я
вижу спокойные, задумчивые
лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или герою. Люди внимательны и кротки не похоже на
себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал
себя на месте.
В эти тёмные обидные ночи рабочий народ ходил по улицам с песнями, с детской радостью в глазах, — люди впервые ясно
видели свою силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть
над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров, испуганные
лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея работать, научились много есть и потому считали
себя лучшими людьми в городе.
Мельников не явился ночевать, Евсей пролежал всю ночь один, стараясь не двигаться. При каждом движении полог
над кроватью колебался, в
лицо веял запах сырости, а кровать певуче скрипела. Пользуясь тишиной, в комнате бегали и шуршали проклятые мыши, шорох разрывал тонкую сеть дум о Якове, Саше, и сквозь эти разрывы Евсей
видел мёртвую, спокойно ожидающую пустоту вокруг
себя, — с нею настойчиво хотела слиться пустота его души.
Видя, как страшно побледнел Дюрок, я подумал, что тут и конец всей истории и наступит время палить из револьвера, а потому приготовился. Но Дюрок только вздохнул. На один момент его
лицо осунулось от усилия, которое сделал он
над собой, и я услышал тот же ровный, глубокий голос...
Потом и все его тело потеряло равновесие, и он, неожиданно и крепко прижатый спиной к холодному брезенту,
увидел над собой красное, потное
лицо Ребера с растрепанными, свалявшимися усами, с оскаленными зубами, с глазами, искаженными безумием и злобой…
«Плохие игрушки!» — сказал бы он сам
себе, если бы имел время размыслить
над этим. В его голове толпились еще некоторое время леса мачт, фантастические узоры, отдельные, мертвые, как он сам, слова, но скоро все кончилось. Пэд сочно хрипел, и это были последние пары. Матросы, подбежав к капитану, с содроганием
увидели негра:
лицо Пэда было черно, как чугун, даже шея приняла синевато-черный цвет крови, выступившей под кожей.
Овцебык стоял и улыбался. Я никогда не встречал человека, который бы так улыбался, как Богословский.
Лицо его оставалось совершенно спокойным; ни одна черта не двигалась, и в глазах оставалось глубокое, грустное выражение, а между тем вы
видели, что эти глаза смеются, и смеются самым добрым смехом, каким русский человек иногда потешается
над самим
собою и
над своею недолею.
Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется
лицом в вонючую татарскую спину. Только и
видит перед
собой здоровенную татарскую спину, да шею жилистую, да бритый затылок из-под шапки синеется. Голова у Жилина разбита, кровь запеклась
над глазами. И нельзя ему ни поправиться на лошади, ни кровь обтереть. Руки так закручены, что в ключице ломит.
Дело было глубокою осенью. Старик сидел и удил.
Лицо его было так же мрачно, как и пожелтевшая верба: он не любил осени.
Лицо его стало еще мрачней, когда он
увидел возле
себя ямщика. Ямщик, не замечая его, подошел к вербе и сунул в дупло руку. Пчелы, мокрые и ленивые, поползли по его рукаву. Пошарив немного, он побледнел, а через час сидел
над рекой и бессмысленно глядел в воду.
При тусклом свете огарка и красной лампадки картины представляли из
себя одну сплошную полосу, покрытую черными кляксами; когда же изразцовая печка, желая петь в один голос с погодой, с воем вдыхала в
себя воздух, а поленья, точно очнувшись, вспыхивали ярким пламенем и сердито ворчали, тогда на бревенчатых стенах начинали прыгать румяные пятна, и можно было
видеть, как
над головой спавшего мужчины вырастали то старец Серафим, то шах Наср-Эддин, то жирный коричневый младенец, таращивший глаза и шептавший что-то на ухо девице с необыкновенно тупым и равнодушным
лицом…
Тогда выставлялись ломаными чертами то изувеченное в боях
лицо ветерана, изображавшее охуждение и грусть, то улыбка молодого его товарища, искосившего сладострастный взгляд на обольстительную девушку, то на полном, глупом
лице рекрута страх
видеть своего начальника, а впереди гигантская пьяная фигура капитана, поставившего
над глазами щитом огромную, налитую спиртом руку, чтобы
видеть лучше пред
собою, и, наконец, посреди всех бледное, но привлекательное
лицо швейцарки, резко выходившее изо всех предметов своими полуизмятыми прелестями, страхом и нетерпением, толпившимися в ее огненных глазах, и одеждою, чуждою стране, в которой происходила сцена.
Гиршфельд не отвечал. Он был уничтожен этим странным совпадением обстоятельств. По-прежнему полулежал он на кровати, приподнявшись на локте и обводил вокруг
себя испуганно-безумным взглядом, как бы стараясь найти точку опоры
над зияющею под ним пропастью. Николай Ильич хорошо
видел состояние своего благодетеля, но ни один мускул не дрогнул на его
лице и он по-прежнему медленно продолжал...
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его
лицо, и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали
видеть ясно. Она по
лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно
над собой работающему
лицу, увидала, что вот, вот
над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
Острые ногти царапали
лицо Павла и вдавливались в глаза; одну секунду он
видел над собой разъяренное
лицо с дикими глазами, и оно было красно, как кровь; и со всею силою он сжимал чье-то горло.