Неточные совпадения
Память показывала картину
убийства Тагильского, эффектный жест капитана Вельяминова, — жест, которым он положил свою саблю на стол пред
генералом.
Их отец был схвачен при Павле вследствие какого-то политического доноса, брошен в Шлиссельбург и потом сослан в Сибирь на поселенье. Александр возвратил тысячи сосланных безумным отцом его, но Пассек был забыт. Он был племянник того Пассека, который участвовал в
убийстве Петра III, потом был генерал-губернатором в польских провинциях и мог требовать долю наследства, уже перешедшую в другие руки, эти-то другие руки и задержали его в Сибири.
Все это опять падало на девственную душу, как холодные снежинки на голое тело…
Убийство Иванова казалось мне резким диссонансом. «Может быть, неправда?..» Но над всем преобладала мысль: значит, и у нас есть уже это… Что именно?.. Студенчество, умное и серьезное, «с озлобленными лицами», думающее тяжкие думы о бесправии всего народа… А при упоминании о «
генералах Тимашевых и Треповых» в памяти вставал Безак.
— О, это так! — вскричал князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное
убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили,
генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
«Особенность раба в том, что он в руках своего хозяина есть вещь, орудие, а не человек. Таковы солдаты, офицеры,
генералы, идущие на убиение и на
убийство по произволу правителя или правителей. Рабство военное существует, и это худшее из рабств, особенно теперь, когда оно посредством обязательной службы надевает цепи на шеи всех свободных и сильных людей нации, чтобы сделать из них орудия
убийства, палачей, мясников человеческого мяса, потому что только для этого их набирают и вышколивают…
Так, например, в настоящем случае люди едут на
убийство и истязание голодных людей и признают, что в споре крестьян с помещиком — крестьяне правы (это говорили мне все начальствующие), знают, что крестьяне несчастны, бедны, голодны; помещик богат и не внушает сочувствия, и все эти люди все-таки едут убивать крестьян для того, чтобы приобрести этим помещику 3000 рублей, только потому, что эти люди воображают себя в эту минуту не людьми, а — кто губернатором, кто чиновником, кто жандармским
генералом, кто офицером, кто солдатом, и считают для себя обязательными не вечные требования совести человека, а случайные, временные требования своих офицерских, солдатских положений.
— Надо, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у нас тут
убийство будет! — проговорил один
генерал.
Вообще же
убийство царя произвело, конечно, впечатление ошеломляющее. Один отставной военный
генерал, — он жил на Съезженской улице, — был так потрясен этим событием, что застрелился. Папа возмущенно сообщал, что конституция была уже совсем готова у Лорис-Меликова, что царь на днях собирался ее подписать, — и вдруг это ужасное
убийство! Какое недомыслие! Какая нелепость!
Особенно рельефно восстала в его памяти картина
убийства графа Милорадовича, одного из героев войны 1812 года. Заговорщик Каховский выстрелил в
генерала в упор из пистолета, а другой заговорщик ударил его штыком в спину. Граф, смертельно раненный, упал на руки своего адъютанта.
Уже не месяца, а годы проходят, во время которых нет ни одного дня без казней и
убийств, и одни люди радуются, когда
убийств правительственных больше, чем
убийств революционных, другие же люди радуются, когда больше убито
генералов, помещиков, купцов, полицейских.
Ведь все уже знают теперь, что
убийство, какое бы то ни было, гадко, преступно, дурно; знают это и все цари, министры,
генералы, сколько бы они ни прятались за какие-то выдуманные высшие соображения.