Мастер, стоя пред широкой низенькой печью, со вмазанными в нее тремя котлами, помешивал в них длинной черной мешалкой и, вынимая ее, смотрел, как стекают с конца цветные капли. Жарко горел огонь, отражаясь на подоле кожаного передника, пестрого, как риза попа. Шипела в котлах окрашенная вода, едкий пар густым облаком
тянулся к двери, по двору носился сухой поземок.
Неточные совпадения
Вдруг из
дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя
к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было
тянуться со стула
к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
С этой стороны
тянулся сплошной навес, соединявшийся с избою посредством небольшой бревенчатой постройки. Одна стена постройки выходила в сени избы, другая примыкала
к навесу: это была камора; соломенная кровля ее шла в уровень с кровлей избы, но значительно возвышалась над кровлей навеса, так что, взобравшись на навес, легко было проникнуть на чердак; с чердака вела лестница в сени, куда выходили
дверь каморы,
дверь избы и
дверь на крылечко.
Двор, в который мы вошли, был узок. С левой стороны бревенчатый сарай цейхгауза примыкал
к высокой тюремной стене, с правой
тянулся одноэтажный корпус, с рядом небольших решетчатых окон, прямо — глухая стена тюремной швальни, без окон и
дверей. Сзади ворота, в середине будка, у будки часовой с ружьем, над двором туманные сумерки.
Блестели желтые огоньки за решетчатыми окнами церквей. В открывавшиеся
двери доносилось пение.
Тянулись к притворам черные фигуры. Туда они шли, в каменные здания с придавленными куполами, чтобы добыть там оправдание непонятной жизни и смысл для бессмысленного.
Тени колясок и саней с приподнятыми вверх оглоблями
тянулись от стен
к дверям, перекрещивались с тенями, падавшими от фонаря и игроков, дрожали…
Яркий огонь очага уж для них не зажжется: не будет
Их вечеров услаждать хлопотливость хозяйки; не будут
Дети тайком
к дверям подбегать, чтоб подслушать, нейдут ли
С поля отцы, и
к ним на колена
тянуться, чтоб первый
Прежде других схватить поцелуй.
Время, казалось,
тянулось томительно долго. Наконец в соседней горнице послышались торопливые шаги. Антиповна бросилась
к двери и отворила ее. В опочивальню вошел Ермак Тимофеевич, бледный, встревоженный. Он как бы не замечал никого, остановился у постели Ксении Яковлевны и с немым ужасом уставился на бесчувственную девушку.