Неточные совпадения
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в
тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний
день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Не желаю судить теперь о намерениях Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь, по смерти его я находился в некоторой
тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно ввиду близкого решения этого
дела в суде.
Но смущение все же было, все же произошло и было столь мучительно, что даже и потом, уже долго спустя, Алеша считал этот горестный
день одним из самых
тягостных и роковых
дней своей жизни.
Уход Дерсу произвел на меня
тягостное впечатление, словно что-то оборвалось в груди. Закралось какое-то нехорошее предчувствие; я чего-то боялся, что-то говорило мне, что я больше его не увижу. Я был расстроен на весь
день; работа валилась у меня из рук. Наконец я бросил перо, оделся и вышел.
Я ехал недовольный, измученный, расстроенный. В М***, где были у меня
дела по имению, ничто мне не удалось.
Дела оказались запущенными; мои требования встречали или прямой отпор, или такую уклончивость, которая не предвещала ничего доброго. Предвиделось судебное разбирательство, разъезды, расходы. Обладание правом представлялось чем-то сомнительным, почти
тягостным.
Она не отвечала, подавленная
тягостным разочарованием. Обида росла, угнетая душу. Теперь Власовой стало ясно, почему она ждала справедливости, думала увидать строгую, честную тяжбу правды сына с правдой судей его. Ей представлялось, что судьи будут спрашивать Павла долго, внимательно и подробно о всей жизни его сердца, они рассмотрят зоркими глазами все думы и
дела сына ее, все
дни его. И когда увидят они правоту его, то справедливо, громко скажут...
Змеиный вид, жестокий; простор — краю нет; травы, буйство; ковыль белый, пушистый, как серебряное море, волнуется, и по ветерку запах несет: овцой пахнет, а солнце обливает, жжет, и степи, словно жизни
тягостной, нигде конца не предвидится, и тут глубине тоски
дна нет…
Как устаешь там жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором тяжебных
дел с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без
тягостной мысли, с дремлющим сердцем и умом и с легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба».
Кроме того, что она принадлежала к числу тех женщин, которые платят за счастие быть матерью постоянно болезненным состоянием, более
тягостным и мучительным, чем всякая болезнь, — она страдала душой; отношения к отцу
день ото
дня становились огорчительнее, а дерзости Калмыка — невыносимее.
Я ослабел в борьбе с собой
Среди мучительных усилий…
И чувства наконец вкусили
Какой-то
тягостный, обманчивый покой!..
Лишь иногда невольною заботой
Душа тревожится в холодном этом сне,
И сердце ноет, будто ждет чего-то.
Не всё ли кончено — ужели на земле
Страданье новое вкусить осталось мне!..
Вздор!..
дни пройдут — придет забвенье,
Под тягостью годов умрет воображенье;
И должен же покой когда-нибудь
Вновь поселиться в эту грудь!..
Устрялов, говоря об этом указе (том III, стр. 260), — удостоверял царя, что в благосостоянии промышленного сословия заключался один из главных источников государственного богатства и что промыслы могут процветать только при свободном, самостоятельном развитии их, без вмешательства сторонних властей,
тягостного во всякое время, тем более при тогдашнем порядке
дел в России».
Когда в заговенье или в престольный праздник, который продолжался три
дня, сбывали мужикам протухлую солонину с таким тяжким запахом, что трудно было стоять около бочки, и принимали от пьяных в заклад косы, шапки, женины платки, когда в грязи валялись фабричные, одурманенные плохой водкой, и грех, казалось, сгустившись, уже туманом стоял в воздухе, тогда становилось как-то легче при мысли, что там, в доме, есть тихая, опрятная женщина, которой нет
дела ни до солонины, ни до водки; милостыня ее действовала в эти
тягостные, туманные
дни, как предохранительный клапан в машине.
Видно было по всему, что он уже совсем упал духом;
день пропал задаром: лошадь не продана, сам он измучился, измаялся, проголодался; вдобавок каждый раз, как являлся новый покупщик и
дело, по-видимому, уже ладилось, им овладевало неизъяснимо
тягостное чувство: ему становилось все жальче и жальче лошаденку, так жаль, что в эту минуту он готов был вернуться в Троскино и перенести все от Никиты Федорыча, чтобы только не разлучаться с нею; но теперь почему-то заболело еще пуще по ней сердце; предчувствие ли лиха какого или что другое, только слезы так вот и прошибали ресницы, и многих усилий стоило бедному Антону, чтобы не зарыдать вслух.
Опыт многократный, в самом
деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжелых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится
тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и все казалось так просто и забавно.
Здесь
тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь
девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Но этот гнет не казался ему
тягостным: он не хотел освободиться из-под него; напротив, его манило отдаться течению всех этих странных обстоятельств, проникнуть далее и далее в глубь и сущность
дела, увидеть, понять, разгадать, чтó это за мир и чтó за сила, и, быть может, сознательно отдаться ей…
Но, наконец, к ночи четвертого
дня Кирилл явился — мрачный и тяжелый, но живой, хотя, впрочем, с несомненными знаками только что перенесенной
тягостной борьбы с медведем: армяк и рубашка на одном плече у него были прорваны насквозь, и сквозь прореху виднелось голое тело с страшным синяком, лицо возле носа было расцарапано и покрыто черными струпьями, а на шее под левым ухом в складках кожи чернела засохшая кровь.
Он то и
дело целовался, и всё по три раза, брал под руку, обнимал за талию, дышал в лицо, и казалось, что он покрыт сладким клеем и сейчас прилипнет к вам; и это выражение в глазах, что ему что-то нужно от Подгорина, что он о чем-то сейчас попросит, производило
тягостное впечатление, как будто он прицеливался из револьвера.
В громадном, роскошном доме князей Гариных, на набережной реки Фонтанки, царила какая-то
тягостная атмосфера. Несмотря на то, что это был разгар сезона 187* года, солидному швейцару, видимо из заслуженных гвардейцев, с достоинством носившему княжескую ливрею и треуголку, привычно и величественно опиравшемуся на булаву, с блестевшим, как золото, медным шаром, — было отдано строгое приказание: никого не принимать. Было воскресенье, четвертый час
дня — визитные часы петербургского большого света.
— Вот оно что!..
Дела!..
Тягостные времена ноне для князей и бояр настали. Да и поделом им, ништо, тоже достаточно крови народной повысосали!.. — заметил бывший среди слушателей угрюмый старик.