Неточные совпадения
В пекарне становилось все тише, на
печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою ветра в
трубе. Семь человек за столом сдвинулись теснее, двое положили головы на стол, пузатый самовар возвышался над ними величественно и смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
В конце августа пошли дожди, и на дачах задымились
трубы, где были
печи, а где их не было, там жители ходили с подвязанными щеками, и, наконец, мало-помалу, дачи опустели.
Это случалось периодически один или два раза в месяц, потому что тепла даром в
трубу пускать не любили и закрывали
печи, когда в них бегали еще такие огоньки, как в «Роберте-дьяволе». Ни к одной лежанке, ни к одной печке нельзя было приложить руки: того и гляди, вскочит пузырь.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных
печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных
труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и
труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
Стрелки, узнав о том, что мы остаемся здесь надолго и даже, быть может, зазимуем, принялись таскать плавник, выброшенный волнением на берег, и устраивать землянку. Это была остроумная мысль.
Печи они сложили из плитнякового камня, а
трубу устроили по-корейски — из дуплистого дерева. Входы завесили полотнищами палаток, а на крышу наложили мох с дерном. Внутри землянки настлали ельницу и сухой травы. В общем, помещение получилось довольно удобное.
Из-за тумана, а может быть и оттого, что
печь давно уже не топилась, в
трубе не было тяги, и вся фанза наполнилась дымом.
Внутри фанзы, по обе стороны двери, находятся низенькие печки, сложенные из камня с вмазанными в них железными котлами. Дымовые ходы от этих
печей идут вдоль стен под канами и согревают их. Каны сложены из плитнякового камня и служат для спанья. Они шириной около 2 м и покрыты соломенными циновками. Ходы выведены наружу в длинную
трубу, тоже сложенную из камня, которая стоит немного в стороне от фанзы и не превышает конька крыши. Спят китайцы всегда голыми, головой внутрь фанзы и ногами к стене.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились
печи. Беловатый дым струйками выходил из
труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Я еще, как сквозь сон, помню следы пожара, остававшиеся до начала двадцатых годов, большие обгорелые дома без рам, без крыш, обвалившиеся стены, пустыри, огороженные заборами, остатки
печей и
труб на них.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в
печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из
труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Помещение над ямой нагревается от
печей, и воздух отсюда идет в яму через дыры и затем в дымовую
трубу; пламя спички, поднесенной к дыре, заметно тянется вниз.]
Таким образом все зловонные газы поступают из ямы в
печь и по дымовой
трубе выходят наружу.
[В рыковской тюрьме эта тяга устроена так: в помещении над выгребною ямой топятся
печи, и при этом дверцы закрываются вплотную, герметически, а ток воздуха, необходимый для горения,
печи получают из ямы, так как соединены с нею
трубой.
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью;
печь без
трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
Печь с
трубами я отдал орочам в селении Дата.
Фабрика была остановлена, и дымилась одна доменная
печь, да на медном руднике высокая зеленая железная
труба водокачки пускала густые клубы черного дыма. В общем движении не принимал никакого участия один Кержацкий конец, — там было совсем тихо, точно все вымерли. В Пеньковке уже слышались песни: оголтелые рудничные рабочие успели напиться по рудниковой поговорке: «кто празднику рад, тот до свету пьян».
Тяжело повернулось главное водяное колесо, зажужжали чугунные шестерни, застучали, как железные дятлы, кричные молота, задымились
трубы, посыпались искры снопами, и раскаленные добела заслонки
печей глядели, как сыпавшие искры глаза чудовища.
На фабрике работа шла своим чередом. Попрежнему дымились
трубы, попрежнему доменная
печь выкидывала по ночам огненные снопы и тучи искр, по-прежнему на плотине в караулке сидел старый коморник Слепень и отдавал часы. Впрочем, он теперь не звонил в свой колокол на поденщину или с поденщины, а за него четыре раза в день гудел свисток паровой машины.
Потом изумили меня огромная изба, закопченная дымом и покрытая лоснящейся сажей с потолка до самых лавок, — широкие, устланные поперек досками лавки, называющиеся «на́рами»,
печь без
трубы и, наконец, горящая лучина вместо свечи, ущемленная в так называемый светец, который есть не что иное, как железная полоска, разрубленная сверху натрое и воткнутая в деревянную палку с подножкой, так что она может стоять где угодно.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них избы были белые, то есть с
трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились
печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Громадный узкий пруд был сдавлен в живописных крутых берегах; под плотиной курилось до десятка больших
труб и две доменных
печи; на берегу пруда тянулась заповедная кедровая роща, примыкавшая к большому господскому дому, походившему на дворец.
Когда они ушли, стало слышно, как шуршат тараканы, ветер возится по крыше и стучит заслонкой
трубы, мелкий дождь монотонно бьется в окно. Татьяна приготовляла постель для матери, стаскивая с
печи и с полатей одежду и укладывая ее на лавке.
Калитка в заборе и пустырь — памятник Великой Двухсотлетней Войны: из земли — голые каменные ребра, желтые оскаленные челюсти стен, древняя
печь с вертикалью
трубы — навеки окаменевший корабль среди каменных желтых и красных кирпичных всплесков.
Влезая на
печь и перекрестив дверцу в
трубе, она щупала, плотно ли лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то сразу засыпала, точно ее пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что не на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его! Да и ей доставалось бы на орехи. Обижала она меня часто, но бывали дни, когда пухлое, ватное лицо ее становилось грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила...
В
трубе пел ветер, за
печью шуршали тараканы, хозяйственно потрескивал мороз на дворе, щёлкали косточки счёт, Шакир мурлыкал песни, а Наталья дружески смеялась над ним.
Хозяйка была в своей избушке, из
трубы которой поднимался черный густой дым растапливавшейся
печи; девка в клети доила буйволицу.
Гордей Евстратыч кое-как огляделся кругом: было темно, как в
трубе, потому что изба у Маркушки была черная, то есть без
трубы, с одной каменкой вместо
печи.
В течение двух столетий изменились только некоторые мелкие подробности: в наше время в хорошей белой избе обыкновенно кладется
печь с
трубою, а стены украшаются иногда картинками, представляющими «Шемякин суд» или «Мамаево побоище»; в семнадцатом веке эта роскошь была известна одним боярам и богатым купцам гостиной сотни.
По этим чугунным, массивным, в два обхвата шириною
трубам воздух проходил сквозь каупера, нагревался в них горящими газами до шестисот градусов и оттуда уже проникал во внутренность доменной
печи, расплавляя руду и уголь своим жарким дуновением.
Четыре доменные
печи господствовали над заводом своими чудовищными
трубами.
Завод спускался вниз тремя громадными природными площадями. Во всех направлениях сновали маленькие паровозы. Показываясь на самой нижней ступени, они с пронзительным свистом летели наверх, исчезали на несколько секунд в туннелях, откуда вырывались, окутанные белым паром, гремели по мостам и, наконец, точно по воздуху, неслись по каменным эстакадам, чтобы сбросить руду и кокс в самую
трубу доменной
печи.
Далеко впереди белели колокольни и избы какой-то деревни; по случаю воскресного дня хохлы сидели дома,
пекли и варили — это видно было по дыму, который шел изо всех
труб и сизой, прозрачной пеленой висел над деревней.
Шестиаршинную избёнку всю занимали
печь с разломанной
трубой, ткацкий стан, который, несмотря на летнее время, не был вынесен, и почерневший стол с выгнутою, треснувшею доскою.
Вместо улиц тянулись бесконечные ряды
труб и
печей, посреди которых от времени до времени возвышались полуразрушенные кирпичные дома; на каждом шагу встречались с ним толпы оборванных солдат: одни, запачканные сажею, черные как негры, копались в развалинах домов; другие, опьянев от русского вина, кричали охриплым голосом: «Viva 1'еmpereur!» [Да здравствует император! (франц.)] — шумели и пели песни на разных европейских языках.
Она помещалась в курной избушке [Курная избушка — изба, которая отапливалась по-черному, без
трубы: дым из устья
печи расходился по всей избе и выходил наружу через дверь или особое оконце.], на заднем дворе давным-давно сгоревшей и не отстроенной фабрики.
Года два тому назад на этом месте стоял дом огородника Панфила; огородника кто-то убил, дом подожгли, вётлы обгорели, глинистая земля, смешанная с углём и золою, была плотно утоптана игроками в городки; среди остатков кирпичного фундамента стояла
печь, торчала
труба; в ясные ночи над
трубою, невысоко в небе, дрожала зеленоватая звезда.
— Да, полицейскому; но это всё пустяки; он хороший человек; я и в Петербурге очень много полицейским давал, — да еще каким!.. это ничего, — между ними тоже есть славные ребята, — и с этим Ничипоренко опять кинулся к
печи и безжалостно зажег те самые заграничные листы, которые с такою тщательностию и серьезностию транспортировал на себе из Англии в Россию Бенни.
Труба, однако, к счастию предпринимателей, была открыта, и кипа «Колокола» сгорела благополучно.
На месте нашей избы тлела золотая груда углей, в середине ее стояла
печь, из уцелевшей
трубы поднимался в горячий воздух голубой дымок. Торчали докрасна раскаленные прутья койки, точно ноги паука. Обугленные вереи ворот стояли у костра черными сторожами, одна верея в красной шапке углей и в огоньках, похожих на перья петуха.
Несколько доменных
печей, которые стояли у самой плотины, время от времени выбрасывали длинные языки красного пламени и целые снопы ярких искр, рассыпавшихся кругом золотым дождем; несколько черных высоких
труб выпускали густые клубы черного дыма, тихо подымавшегося кверху, точно это курились какие-то гигантские сигары.
Вся площадь течением реки Пеньковки была разделена на две половины: в одной, налево от меня, высились три громадных доменных
печи и механическая фабрика, направо помещались три длинных корпуса, занятых пудлинговыми
печами, листокатальной, рельсокатальной и
печью Сименса с громадной
трубой.
Двора у Спирькиной избы не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери — и вся недолга. Изба было высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы по бревну кое-как поднялись в избу, которая даже не имела
трубы, а дым из
печи шел прямо в широкую дыру в потолке. Стены и потолок были покрыты настоящим ковром из сажи.
Невзирая на пору и время,
труба в избе Силантия дымилась сильно, и в поднятых окнах блистала широким пламенем жарко топившаяся
печь. Кроме того, на подоконниках появлялись беспрестанно доски, унизанные ватрушками, гибанцами [Гибанцы — крендели.], пирогами, или выставлялись горшки и золоченые липовые чашки с киселем, саламатою [Саламата — мучная кашица.], холодничком и кашею.
Огонь в камельке погас. В юрте стало тепло, как в нагретой
печи. Льдины на окнах начали таять, и из этого можно было заключить, что на дворе мороз стал меньше, так как в сильные морозы льдина не тает и с внутренней стороны, как бы ни было тепло в юрте. Ввиду этого мы перестали подбавлять в камелек дрова, и я вышел наружу, чтобы закрыть
трубу.
Лебедкина (бросая бумагу в
печь). Посмотрите, как весело горит: как быстро исчезают строчки! Вот даже и пепел улетел в
трубу, не осталось и следа моего долга.
Середи зимницы обыкновенно стоит сбитый из глины кожух [Кожух —
печь без
трубы, какая обыкновенно бывает в черной курной избе.], либо вырыта тепленка, такая же, как в овинах.
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная,
печь с
трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «на Горах» [«Горами» зовут правую сторону Волги.].
Обняв
трубу, сверкает по повети
Зола зелёная из розовой
печи.
Кого-то нет, и тонкогубый ветер
О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.
Матушка сказала, чтобы ей простили шматок теста и не попрекали ее этим, и тем дело о шматке и господском доме было окончено, но в птичной избе, где
пекли хлебы, оно продолжалось и окончилось только накануне Николина дня (5 декабря), когда четырехлетняя Васёнка была найдена над птичною избой возле
трубы, в гнездильнои плетушке, и совершенно закоченевшая.
Все дружно взялись за работу: одни ставили палатку и налаживали
печь с
трубами, другие рубили дрова, третьи резали траву для постелей, Марунич готовил обед.
Все дома, приготовленные для крестьян в новой деревне, были одинаковой величины и сложены из хорошего прожженного кирпича, с
печами,
трубами и полами, под высокими черепичными крышами.