Неточные совпадения
Вы только отсторонились от одного, а
другой слегка
трогает за плечо, вы пятитесь, но вам торопливо кричит третий — вы отскакиваете, потому что у него в обеих руках какие-то кишки или длинная, волочащаяся по земле рыба.
Не отъехал он и 100 шагов, как ему встретилась сопутствуемая опять конвойным с ружьем ломовая телега, на которой лежал
другой, очевидно уже умерший арестант. Арестант лежал на спине на телеге, и бритая голова его с черной бородкой, покрытая блинообразной шапкой, съехавшей на лицо до носа, тряслась и билась при каждом толчке телеги. Ломовой извозчик в толстых сапогах правил лошадью, идя рядом. Сзади шел городовой. Нехлюдов
тронул за плечо своего извозчика.
— Перестаньте, что вы, Виталий Кузьмич! — проговорила Раиса Павловна,
трогая своего
друга за плечи.
В тишине — явственное жужжание колес, как шум воспаленной крови. Кого-то
тронули за плечо — он вздрогнул, уронил сверток с бумагами. И слева от меня —
другой: читает в газете все одну и ту же, одну и ту же, одну и ту же строчку, и газета еле заметно дрожит. И я чувствую, как всюду — в колесах, руках, газетах, ресницах — пульс все чаще и, может быть, сегодня, когда я с I попаду туда, — будет 39, 40, 41 градус — отмеченные на термометре черной чертой…
С Егором Семенычем происходило почти то же самое. Он работал с утра до ночи, все спешил куда-то, выходил из себя, раздражался, но все это в каком-то волшебном полусне. В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя
за голову, и
другой, не настоящий, точно полупьяный, который вдруг на полуслове прерывал деловой разговор,
трогал садовника
за плечо и начинал бормотать...
Вздремнешь, забудешься, и вдруг кто-то
трогает за плечо, дует в щеку — и сна нет, тело такое, точно отлежал его, и лезут в голову всё мысли о смерти; повернулся на
другой бок — о смерти уже забыл, но в голове бродят давние, скучные, нудные мысли о нужде, о кормах, о том, что мука вздорожала, а немного погодя опять вспоминается, что жизнь уже прошла, не вернешь ее…
— Pardon! — говорит он с тоскою. — Pardon. Мужчины медленно и неохотно расступаются, оглядывая недружелюбно Юрасова; дама в окошке не слышит, и
другая смешливая дама долго
трогает ее
за круглое, обтянутое
плечо. Наконец она поворачивается и, прежде чем дать дорогу, медленно и страшно долго осматривает Юрасова, его желтые ботинки и пальто из настоящего английского сукна. В глазах у нее темнота ночи, и она щурится, точно раздумывая, пропустить этого господина или нет.
И снова стало страшно, и непонятно, и чуждо все — до ужаса, почти до потери сознания. И мы все сразу заговорили, закричали, засуетились, двигая стаканами,
трогая друг друга за плечи,
за руки,
за колена — и сразу замолчали, уступая непонятному.