Неточные совпадения
Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом;
экипаж, сидя за трактирным столом, воспевал плавание и любовно пил водку.
— Помилуйте, Антонида Ивановна, — мог только проговорить Привалов, пораженный необыкновенной любезностью хозяйки. — Я хорошо помню улицу, по которой действительно проходил
третьего дня, но вашего
экипажа я не заметил. Вы ошиблись.
Раза два Антонида Ивановна удерживала Привалова до самого утра. Александр Павлыч кутил в «Магните» и возвращался уже засветло, когда Привалов успевал уйти. В
третий раз такой случай чуть не разразился катастрофой. Антонида Ивановна предупредила Привалова, что мужа не будет дома всю ночь, и опять задержала его. В середине ночи вдруг послышался шум подъехавшего
экипажа и звонок в передней.
В
третьем часу пополудни площадь уже пуста; кой-где перерезывают ее нехитрые
экипажи губернских аристократов, спешащих в собор или же в городской сад, чтобы оттуда поглазеть на народный праздник. Народ весь спустился вниз к реке и расселся на бесчисленное множество лодок, готовых к отплытию вслед за великим угодником. На берегу разгуливает праздная толпа горожанок, облаченных в лучшие свои одежды.
Когда пароход «Жаннета», затертый льдом, утонул в Ледовитом океане, за сто верст выше устья Лены, де Лонг с
экипажем отправился южнее по льду и верстах в тридцати от берега пересел на три лодки, из которых одной командовал сам, другой инженер Мельвиль, а
третьей лейтенант Чипп.
И вот я в Пензе. С вокзала в театр я приехал на «удобке». Это специально пензенский
экипаж вроде извозчичьей пролетки без рессор, с продольным толстым брусом, отделявшим ноги одного пассажира от другого. На пензенских грязных и гористых улицах всякий другой
экипаж поломался бы, — но почему его назвали «удобка» — не знаю. Разве потому, что на брус садился, скорчившись в три погибели,
третий пассажир?
Только разве очень искусный фокусник мог бы поставить на этой насыпи
экипаж так, чтобы он стоял прямо, обыкновенно же
экипаж всегда находится в положений, которое, пока вы не привыкли, каждую минуту заставляет вас кричать: «Ямщик, мы опрокидываемся!» То правые колеса погружаются в глубокую колею, а левые стоят на вершинах гор, то два колеса увязли в грязи,
третье на вершине, а четвертое болтается в воздухе…
Козулькой называется расстояние в 22 версты между станциями Чернореченской и Козульской (это между городами Ачинском и Красноярском). За две, за три станции до страшного места начинают уж показываться предвестники. Один встречный говорит, что он четыре раза опрокинулся, другой жалуется, что у него ось сломалась,
третий угрюмо молчит и на вопрос, хороша ли дорога, отвечает: «Очень хороша, чёрт бы ее взял!» На меня все смотрят с сожалением, как на покойника, потому что у меня собственный
экипаж.
Два кудрявых черноглазых мальчугана поспешно выскочили из
экипажа, за ними выпрыгнул
третий, рыженький и бледнолицый, с крошечным личиком фарфоровой куколки.
Старик этот, по мнению одних, был «колдун», «кудесник», по мнению других «масон»,
третьи же утверждали, что он был «оборотень». Никто не посещал старика, не было у него, видимо, ни родных, ни знакомых, только два раза в год, в определенное время и всегда ночью, у «кровавого домика» происходил съезд всевозможных, и городских, и дорожных
экипажей. К старику собирались знатные бары, но что они делали там, оставалось неизвестным для самых любопытных, там ворота были высоки, а окна запирались плотными ставнями.
На
третий день Горлицын, счастливый, гордый, выпросив
экипаж у Пшеницына, повез свою молодую хозяйку с визитами по городу.
15-го числа, утром, на
третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество
экипажей.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков. И у этих, по словам Дрона, лошадей не было: одни были под казенными подводами, другие бессильны, у
третьих подохли лошади от бескормщины. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под
экипажи.