Неточные совпадения
Он шел и смотрел, как вырастают казармы; они строились тремя корпусами в форме трапеции, средний был доведен почти до конца, каменщики выкладывали последние ряды
третьего этажа, хорошо видно было, как на краю стены шевелятся фигурки в красных и синих рубахах, в белых передниках, как тяжело шагают вверх по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами
рабочие.
И еще раз убеждался в том, как много люди выдумывают, как они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного настроения среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации
рабочих кружков, он уже знал, что все это преувеличено по крайней мере на две
трети. Он был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в нем, как пыль в луче солнца.
— Ну, — раздвоились: крестьянская, скажем, партия,
рабочая партия, так! А которая же из них возьмет на себя защиту интересов нации, культуры, государственные интересы? У нас имперское великороссийское дело интеллигенцией не понято, и не заметно у нее желания понять это. Нет, нам необходима
третья партия, которая дала бы стране единоглавие, так сказать. А то, знаете, все орлы, но домашней птицы — нет.
Действительно, дом строился огромный и в каком-то сложном, необыкновенном стиле. Прочные леса из больших сосновых бревен, схваченные железными скрепами, окружали воздвигаемую постройку и отделяли ее от улицы тесовой оградой. По подмостям лесов сновали, как муравьи, забрызганные известью
рабочие: одни клали, другие тесали камень,
третьи вверх вносили тяжелые и вниз пустые носилки и кадушки.
— Доход коммерческого предприятия от продажи товаров, — продолжал Кирсанов, — распадается на три главные части: одна идет на жалованье
рабочим; другая — на остальные расходы предприятия: наем помещения, освещение, материалы для работы;
третья остается в прибыль хозяину.
Надзиратели из привилегированных, как бы стыдясь своей должности, стараются выделиться из массы своих сотоварищей хотя чем-нибудь: один носит на плечах жгуты потолще, другой — офицерскую кокарду,
третий, коллежский регистратор, называет себя в бумагах не надзирателем, а «заведующим работами и
рабочими».
На вокзал она пришла рано, еще не был готов ее поезд, но в грязном, закопченном дымом зале
третьего класса уже собралось много народа — холод согнал сюда путейских
рабочих, пришли погреться извозчики и какие-то плохо одетые, бездомные люди.
«Братцы, — обращается он к
рабочим, — в
третий и последний раз предупреждаю, что буду стрелять!…» Крики, свист, хохот…
— Чего рассказывать.
Третьего года мы отправились втроем на эмигрантском пароходе в Американские Штаты на последние деньжишки, «чтобы испробовать на себе жизнь американского
рабочего и таким образом личнымопытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном положении». Вот с какою целию мы отправились.
Рабочие ударили в другой раз, потом в
третий, в четвертый… и вдруг из-под острия лома брызнул фонтан нестерпимо яркого жидкого металла.
Фома, стоя на груде каната, смотрел через головы
рабочих и видел: среди барж, борт о борт с ними, явилась
третья, черная, скользкая, опутанная цепями. Всю ее покоробило, она точно вспухла от какой-то страшной болезни и, немощная, неуклюжая, повисла над водой между своих подруг, опираясь на них. Сломанная мачта печально торчала посреди нее; по палубе текли красноватые струи воды, похожей на кровь. Всюду на палубе лежали груды железа, мокрые обломки дерева.
А привалили на место, примерно сказать в эту самую Пермь, надо делать
рабочим окончательный расчет: тому недодал полтинника, с другого штраф вычел,
третьего совсем не рассчитал — опять тебе прибыль…
В одном какой-то простой
рабочий ужасным, едва разборчивым почерком жаловался на то, что в фабричной лавке продают
рабочим горькое постное масло, от которого пахнет керосином; в другом — кто-то доносил почтительно, что Назарыч на последних торгах, покупая железо, взял от кого-то взятку в тысячу рублей; в
третьем ее бранили за бесчеловечность.
— Политика — разно понимается, — спокойненько объясняет Тиунов. — Одни говорят: надобно всю землю крестьянам отдать; другие — нет, лучше все заводы
рабочим; а
третьи — отдайте, дескать, всё нам, а мы уж разделим правильно! Все, однако, заботятся о благополучии людей…
Вставая из-за своего
рабочего стола и подходя к окну, чтобы покурить папироску, я всегда видел двух этих дам, всегда с работою в руках, и около них двух изящно одетых мальчиков, которых звали «Фридэ» и «Воля». Мальчики играли и пели «Anku dranku dri-li-dru, seter faber fiber-fu». Мне это нравилось. Вскоре появился и
третий, только недавно еще увидавший свет малютка. Его вывозили в хорошую пору дня в крытой колясочке.
Яков не будет мешать сегодня:
третьего дня он приезжал за неводом вместе с другими
рабочими и сказал, что в воскресенье с утра отправится в город купить себе рубах.
Вот это и есть тот самый домик, где мы с вами теперь сидим. Говорили, будто здесь покойный дьякон ночами ходит и давится, но только все это совершенные пустяки, и никто его тут при нас ни разу не видывал. Мы с женою на другой же день сюда переехали, потому что барин нам этот дом по дарственной перевел; а на
третий день он приходит с
рабочими, которых больше как шесть или семь человек, и с ними лестница и вот эта самая вывеска, что я будто французский портной.
Лодка была тут же, привязанная к болту от ставни. Алексей Степанович и Никита переправились на мельницу и вышли на галерейку, висевшую над рекой на высоте
третьего этажа. Там уже собрался народ,
рабочие и управительская семья, и женщины ахали и боялись подойти к перилам. Сухо поздоровавшись с управляющим, толстым и рыжим мужчиною, Алексей Степанович стал смотреть на реку.
Уже несколько дней около станции возились
рабочие, расчищая место, а, когда я вернулся из города, пробыв там два дня, каменщики клали
третий ряд кирпича: для станции воздвигалось новое, каменное здание.
Их можно сравнить с
рабочими в часовых мастерских, из которых одни делают только колеса, другие — только пружины,
третьи — только цепи.
В половине августа
рабочая страда самая тяжелая: два поля надо убрать, да
третье засеять; но в день госпожин ни один человек за работу не примется, нельзя...
И полезли
рабочие на палубы из одной мурьи, из другой, из
третьей, на всех восьми баржах полезли наверх и становились вдоль борто́в посмотреть-поглядеть на хозяина.
От той избы занялась другая,
третья, и к утру ото всех строений, что ставлены были у Марка Данилыча для
рабочих, только угли да головешки остались.
Клики громче и громче. Сильней и сильней напирают
рабочие на Марка Данилыча. Приказчик, конторщик, лоцман, водоливы, понурив головы, отошли в сторону. Смолокуров был окружен шумевшей и галдевшей толпой.
Рабочий, что первый завел речь о расчете, картуз надел и фертом подбоченился. Глядя́ на него, другой надел картуз,
третий, четвертый — все… Иные стали рукава засучивать.
— Теперь вы будете отправлены на фронт, в передовую линию, и там, в боях за
рабочее дело, искупите свою вину. Я верю, что скоро мы опять сможем назвать вас нашими товарищами… — А
третьего мы все равно отыщем, и ему будет расстрел… Товарищи! — обратился он к толпе. — Мы сегодня уходим. Красная армия освободила вас от гнета ваших эксплуататоров, помещиков и хозяев. Стройте же новую, трудовую жизнь, справедливую и красивую!
А как в
рабочем доме и без тебя, вора Прошки, много сидельцев и посадить тебя, мошенника, некуда, так по этому случаю выходит тебе по
третьей статье
третья замена: велено тебе, Прошке, дать восемьдесят пять розог при полиции».
Так что если бы решение вопроса об освобождении себя от извращенного христианского учения и вытекающего из него допущения насилия, нарушающего любовь, и признание христианского учения в его истинном значении зависело только от людей цивилизованных, пользующихся в нашем обществе в материальном отношении лучшим, в сравнении с большинством
рабочего народа, положением, то предстоящий переход людей от жизни, основанной на насилии, к жизни, основанной на любви, еще не был бы так близок и настоятелен, как он близок и настоятелен теперь и особенно у нас в России, где огромное большинство народа, более двух
третей, еще не развращено ни богатством, ни властью, ни цивилизацией.
