Николай и Ольга с первого взгляда поняли, какая тут жизнь, но ничего не сказали друг другу; молча свалили узлы и вышли на улицу молча. Их изба была
третья с краю и казалась самою бедною, самою старою на вид; вторая — не лучше, зато у крайней — железная крыша и занавески на окнах. Эта изба, неогороженная, стояла особняком, и в ней был трактир. Избы шли в один ряд, и вся деревушка, тихая и задумчивая, с глядевшими из дворов ивами, бузиной и рябиной, имела приятный вид.
Неточные совпадения
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогну́ли ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я в
третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы…
Телега ехала
с грохотом, прискакивая; прискакивали и мужики; иной сидел прямо, держась обеими руками за
края, другой лежал, положив голову на
третьего, а
третий, опершись рукой на локоть, лежал в глубине, а ноги висели через
край телеги.
— В конце слободы,
с того
края третья избушка. На левой руке кирпичная изба будет, а тут за кирпичной избой и ее хибарка. Да я вас провожу лучше, — радостно улыбаясь, говорил приказчик.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое время находился в чужих
краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за границы и приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и на
третий день по своем приезде отправился обедать к Троекурову,
с которым был некогда знаком.
Оба стали смотреть, как она загорится, Петр Иваныч, по-видимому,
с удовольствием, Александр
с грустью, почти со слезами. Вот верхний лист зашевелился и поднялся, как будто невидимая рука перевертывала его;
края его загнулись, он почернел, потом скоробился и вдруг вспыхнул; за ним быстро вспыхнул другой,
третий, а там вдруг несколько поднялись и загорелись кучей, но следующая под ними страница еще белелась и через две секунды тоже начала чернеть по
краям.
В этой надежде приехал он в свое место и начал вредить. Вредит год, вредит другой. Народное продовольствие — прекратил, народное здравие — упразднил, письмена — сжег и пепел по ветру развеял. На
третий год стал себя проверять — что за чудо! — надо бы, по-настоящему, вверенному
краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он
с первого абцуга обывателей, так
с тех пор они распахня рот и ходят…
— Матушка есть, — сказал он. — Батюшка родимый есть. Все меня отрешились. Слушай ты, старая, — прибавил он, хватая Илюшкину старуху за руку. — Я тебя одарил. Послушай ты меня, ради Христа. Ступай ты в село Водное, спроси ты там старуху Никонову, она самая моя матушка родимая, чуешь, и скажи ты старухе этой самой, Никоновой старухе,
с краю третья изба, колодезь новый… скажи ты ей, что Алеха, сын твой… значит… Музыкан! Валяй! — крикнул он.
А надо вам сказать, что наш мельник уже давно узнал, кого это приволок из города жидовский Хапун. А узнавши — обрадовался и повеселел: «А слава ж тебе, господи, — сказал он про себя, — таки это не кто иной, только наш ново-каменский шинкарь! Ну, что-то будет дальше, а только кажется мне так, что в это дело мне мешаться не следует, потому что две собаки грызутся,
третьей приставать незачем… Опять же моя хата
с краю, я ничего не знаю… А если б меня тут не было!.. Не обязан же я жида караулить…»
— А ты, дед, к десятскому не ходи, — ласково проговорила молодайка. — Иди прямо к нам, —
третья изба
с краю. Странных людей свекровь так пущает.
— А вон на пристани,
третий пароход от
краю, бела труба
с красным перехватом. Видишь?
— По милости Господней всем я довольна, — сказала она. — Малое, слава Богу, есть, большего не надо. А вот что: поедешь ты завтра через деревню Поляну, спроси там Артемья Силантьева, изба
с самого
краю на выезде…
Третьего дня коровенку свели у него, четверо ребятишек мал мала меньше — пить-есть хотят… Без коровки голодают, а новую купить у Артемья достатков нет… Помоги бедным людям Христа ради, сударыня.
В ином месте беззубые, дряхлые ведьмы верхом на метлах, лопатах и ухватах чинно и важно, как знатные паньи, танцевали польской
с седыми, безобразными колдунами, из которых иной от старости гнулся в дугу, у другого нос перегибался через губы и цеплялся за подбородок, у
третьего по
краям рта торчали остальные два клыка, у четвертого на лбу столько было морщин, сколько волн ходит по Днепру в бурную погоду.
В
третьей от
края ложе второго яруса сидела пожилая дама, а рядом
с ней совсем молоденькая девушка, на вид лет семнадцати.
Одни из них, для того, чтобы, представившись новому государю, обратить на себя его милостивое внимание; другие являлись сюда
с политическими целями, домогаясь удержать в присоединенном
крае прежние порядки;
третьи приезжали хлопотать по своим частным делам и тяжбам и, наконец, четвертые навещали Петербург
с целью приискать для себя в России богатых и знатных невест.
Два человека
с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый
с приплюснутым носом.
Третий был дворовый, лет 45-ти,
с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик очень красивый
с окладистою, русою бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет 18-ти, в халате.