Несмотря на то что в моей тогдашней политико-социальной"платформе"были пробелы и недочеты, я искренно старался о том, чтобы в журнале все отделы были наполнены. Единственный из
тогдашних редакторов толстых журналов, я послал специального корреспондента в Варшаву и Краков во время восстания — Н.В.Берга, считавшегося самым подготовленным нашим писателем по польскому вопросу. Стоило это, по тогдашним ценам, не дешево и сопряжено было с разными неприятностями и для редакции и для самого корреспондента.
Неточные совпадения
Живин, например, с первого года выписывал «Отечественные Записки» [«Отечественные записки» — ежемесячный литературно-политический журнал прогрессивного направления; с 1839 по 1867 год его редактором-издателем был А.А.Краевский.], читал их с начала до конца, знал почти наизусть все статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к
тогдашней «Библиотеке для чтения» и «Северной Пчеле» [«Северная пчела» — реакционная политическая и литературная газета, с 1825 года издававшаяся Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем.].
Если ему и давали тему — он исполнял только ту, которая ему по душе. Карикатурист 60-х годов, он был напитан
тогдашним духом обличения и был беспощаден, но строго лоялен в цензурном отношении: никогда не шел против властей и не вышучивал начальство выше городового. Но зато уж и тешил свое обличающее сердце, — именно сердце, а не ум — насчет тех, над которыми цензурой глумиться не воспрещалось, и раскрыть подноготную самодура-купца или
редактора газеты считал для себя великим удовольствием.
А уже из Парижа я списался с редакцией газеты"Русский инвалид".
Редактора я совсем не знал. Это был полковник генерального штаба Зыков, впоследствии заслуженный генерал. Тогда газета считалась весьма либеральной. Ее постоянными сотрудниками состояли уже оба «сиамских близнеца»
тогдашнего радикализма (!) Суворин и Буренин как фельетонисты.
С замыслом большого романа, названного им"Некуда", он стал меня знакомить и любил подробно рассказывать содержание отдельных глав. Я видел, что это будет широкая картина
тогдашней"смуты", куда должна была войти и провинциальная жизнь, и Петербург радикальной молодежи, и даже польское восстание. Программа была для молодого
редактора, искавшего интересных вкладов в свой журнал, очень заманчива.
Не в пример моим
тогдашним коллегам,
редакторам старше меня и опытом и положением в журналистике, с самого вступления моего в редакторство усиленно стал я хлопотать о двух отделах, которых при Писемском совсем почти не было: иностранная литература и научное обозрение.
Но и раньше, когда я был
редактором"Библиотеки для чтения", Суворин раз являлся ко мне за чем-то от моей
тогдашней сотрудницы — графини Салиас.
Прошло три с лишком года после прекращения"Библиотеки". В Лондоне, в июне 1868 года, я работал в круглой зале Британского музея над английской статьей"Нигилизм в России", которую мне
тогдашний редактор"Fortnightly Review"Дж. Морлей (впоследствии министр в кабинете Гладстона) предложил написать для его журнала.
Вряд ли кто из моих собратов, начиная с
тогдашнего редактора"Библиотеки", знал подлинную правду о состоянии подписки журнала к февралю 1863 года, не исключая и самого Писемского.
Сделавшись
редактором, я сейчас же написал сам небольшую рецензию по поводу ее прекрасного рассказа"За стеной", появившегося в"Отечественных записках". Я первый указал на то, как наша
тогдашняя критика замалчивала такое дарование. Если позднее Хвощинская, сделавшись большой «радикалкой», стала постоянным сотрудником «Отечественных записок» Некрасова и Салтыкова, то тогда ее совсем не ценили в кружке «Современника», и все ее петербургские знакомства стояли совершенно вне
тогдашнего «нигилистического» мира.
Речи произносились на всех языках. А журналисты, писавшие о заседаниях, были больше все французы и бельгийцы. Многие не знали ни по-немецки, ни по-английски. Мы сидели в двух ложах бенуара рядом, и мои коллеги то и дело обращались ко мне за переводом того, что говорили немцы и англичане, за что я был прозван"notre confrere poliglotte"(наш многоязычный собрат)
тогдашним главным сотрудником «Independance Beige» Тардье, впоследствии
редактором этой газеты.
Лилось вино. Лились речи, по
тогдашнему времени, конечно, совершенно «недозволенные цензурою». Было уютно, хорошо, дружно. Подвыпивший старичок-редактор слушал, моргал глазами, — расчувствовался и со стаканчиком вина поднялся, чтобы тоже сказать речь. И сказал...
К маю 1870 года перебрался я из Вены в Берлин перед войной, о которой тогда никто еще не думал ни во Франции, ни в Германии. Между прочим, я состоял корреспондентом
тогдашних «Петербургских ведомостей», и их
редактор, покойный В. Ф. Корш, проезжал в то время Берлином. Там же нашел я моего товарища по Дерптскому университету, тоже уже покойного, Владимира Бакста — личность очень распространенную тогда в русских кружках за границей; с ним я еще студентом, в Дерпте, переводил учебник Дондерса.