Неточные совпадения
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где
терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал
о том, что он ждал брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с братом. И брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут
другие.
Тоцкий до того было уже
струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать
о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала, наконец, слово обоим
друзьям, что вечером, в день своего рождения, скажет последнее слово.
Она вздыхала и
трусила, плакала
о прежнем житье-бытье, об Ихменевке,
о том, что Наташа на возрасте, а об ней и подумать некому, и пускалась со мной в престранные откровенности, за неимением кого
другого, более способного к дружеской доверенности.
— Вижу, будто сабли
трутся одна
о другую, а промеж них как золотые гривны!
Другие породы рыб, особенно донные, то есть ходящие или плавающие обыкновенно по дну, как-то: ерши, пескари, гольцы, лини, а всего более налимы, которые мечут икру около святок, — при совершении этой операции, вероятно,
трутся около берегов и подводных коряг или
о хрящеватое, каменистое дно: последнее предположение доказывается тем, что именно на таких местах, именно в это время года, попадают налимы в морды или нероты.
— И вовсе необыкновенно, — прибавил Сборской. — Верно, не было примера, чтоб четверо храбрых и обстрелянных офицеров, вместо того чтоб говорить
о своих подвигах, рассказывали
друг другу о том, что они когда-то
трусили и боялись чего бы то ни было.
Подвизгивая, хрюкая и чавкая, йоркширы суют тупые, жадные морды в колени хозяина,
трутся о его ноги, бока, — он, тоже взвизгивая, отпихивает их одною рукой, а в
другой у него булка, и он дразнит ею боровов, то — поднося ее близко к пастям, то — отнимая, и трясется в ласковом смехе, почти совершенно похожий на них, но еще более жуткий, противный и — любопытный.
Живем мы кучей, тесно и все
друг о друга тремся.
Один хандрит,
другой трусит, третий войдет сейчас сюда и скажет: «Ишь ты, уперли десять блюд и заговорили
о голодающих!» Мелко и глупо!
Глаза у бондаря были узкие, они казались маленькими щелками куда-то в беспокойную, глубокую тьму, где всегда кипело неукротимое волнение и часто вспыхивал зеленый гневный огонь. И руки у него были тоже беспокойные — странно мотались, точно стремясь оторваться от большого тела, шумно хлопали ладонями одна
о другую, сцеплялись кривыми пальцами и
терлись, и редко движения их совпадали со словами старика.
Семенов невольно посмотрел в лицо Бесприютного при этом повторенном вопросе. Суровые черты бродяги будто размякли, голос звучал тихо, глубоко и как-то смутно, как у человека, который говорил не совсем сознательно, поглощенный страстным созерцанием. Семенову казалось тоже странным, что бродяга говорит
о сестре, тогда как у него были сестры, как будто представление
о личности
стерлось в его памяти и он вспоминал только
о том, что и у него есть сестра, как и у
других людей.
Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правѝло (хвост), стала
тереться о ноги Николая.