Неточные совпадения
Бобчинский. В
том самом номере, где
прошлого года подрались проезжие офицеры.
— Это в
прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так в
ту пору всякого скота тут довольно было! — объяснил один из стариков.
Не пошли ему впрок ни уроки
прошлого, ни упреки собственной совести, явственно предупреждавшей распалившегося старца, что не ему придется расплачиваться за свои грехи, а все
тем же ни в чем не повинным глуповцам.
В
прошлом году, зимой — не помню, какого числа и месяца, — быв разбужен в ночи, отправился я, в сопровождении полицейского десятского, к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу, и, пришед, застал его сидящим и головою
то в
ту,
то в другую сторону мерно помавающим.
Старик снял десять лет
тому назад у помещицы сто двадцать десятин, а в
прошлом году купил их и снимал еще триста у соседнего помещика.
В третьем и
прошлом году продолжалось
то же противодействие мужиков, и уборка шла
тем же порядком.
В
прошлом году он оставил дипломатическую службу, не по неприятности (у него никогда ни с кем не бывало неприятностей), и перешел на службу в дворцовое ведомство в Москву, для
того чтобы дать наилучшее воспитание своим двум мальчикам.
— Там, — злобно блестя глазами и иронически улыбаясь, говорил Николай Левин, — там, по крайней мере, есть прелесть, как бы сказать, геометрическая — ясности, несомненности. Может быть, это утопия. Но допустим, что можно сделать изо всего прошедшего tabula rasa: [чистую доску, т. е. стереть всё
прошлое] нет собственности, нет — семьи,
то и труд устрояется. Но у тебя ничего нет…
Войдя в маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою была сама Кити еще два месяца
тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе
прошлого года эту комнатку, с каким весельем и любовью.
Если бы, как в
прошлые выборы, все уезды просили губернского предводителя,
то его выбрали бы всеми белыми.
Сначала Левин, на вопрос Кити о
том, как он мог видеть ее
прошлого года в карете, рассказал ей, как он шел с покоса по большой дороге и встретил ее.
И, заметив полосу света, пробившуюся с боку одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в
прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к
тому месту, где в спальне у него висел халат.
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его.
Прошлую зиму, вскоре после
того… как вы у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
— Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, — начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте
тему. Всё дело в
теме. Если
тема дана,
то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны
прошлого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
— Ох, батюшка, осьмнадцать человек! — сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой всё славный народ, всё работники. После
того, правда, народилось, да что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого. На
прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в
том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни
прошлой отдохнуть.
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги
прошлых лет!
В
ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
Он был человек
прошлого века и имел общий молодежи
того века неуловимый характер рыцарства, предприимчивости, самоуверенности, любезности и разгула.
Он был хорошо образован и начитан; но образование его остановилось на
том, что он приобрел в молодости,
то есть в конце
прошлого столетия.
В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось ему теперь все это прежнее
прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и прежние
темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и всё, всё…
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь не замараться текущею кровию, — в
тот самый правый карман, из которого она в
прошлый раз вынимала ключи.
Чтобы доставить ей приятную минуту, Разумихин сообщил ей, между прочим, факт о студенте и дряхлом его отце и о
том, что Родя был обожжен и даже хворал, спасши от смерти,
прошлого года, двух малюток.
Ну, бог тебя суди;
Уж, точно, стал не
тот в короткое ты время;
Не в
прошлом ли году, в конце,
В полку тебя я знал? лишь утро: ногу в стремя
И носишься на борзом жеребце;
Осенний ветер дуй, хоть спереди, хоть с тыла.
— То-то
прошлою зимой я его не видал. Он чем занимается?
— О
прошлом вспоминать незачем, — возразил Базаров, — а что касается до будущего,
то о нем тоже не стоит голову ломать, потому что я намерен немедленно улизнуть. Дайте я вам перевяжу теперь ногу; рана ваша — не опасная, а все лучше остановить кровь. Но сперва необходимо этого смертного привести в чувство.
— Все такие мелкие интересы, вот что ужасно! Прежде я по зимам жила в Москве… но теперь там обитает мой благоверный, мсьё Кукшин. Да и Москва теперь… уж я не знаю — тоже уж не
то. Я думаю съездить за границу; я в
прошлом году уже совсем было собралась.
— Это теперь называется поумнением, — виновато объяснил Катин. — Есть даже рассказ на
тему измены
прошлому, так и называется: «Поумнел». Боборыкин написал.
— Да, да — я утверждаю: искусство должно быть аристократично и отвлеченно, — настойчиво говорил оратор. — Мы должны понять, что реализм, позитивизм, рационализм — это маски одного и
того же дьявола — материализма. Я приветствую футуризм — это все-таки прыжок в сторону от угнетающей пошлости
прошлого. Отравленные ею, наши отцы не поняли символизма…
Ее
прошлое не забыто, и она нимало не заботится о
том, чтоб его забыли.
Он слышал: террористы убили в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания, в Интерлакене стреляли в какого-то немца, приняв его за министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, — женщина в желтом неутомимо и назойливо кричала, — но все, о чем кричала она, произошло в
прошлом, при другом Самгине.
Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни о чем, кроме себя и Марины.
И он простил Марине
то, что она ему напомнила о
прошлом.
— Я не склонен преувеличивать заслуги Англии в истории Европы в
прошлом, но теперь я говорю вполне уверенно: если б Англия не вступила в бой за Францию, немцы уже разбили бы ее, грабили, зверски мучили и
то же самое делали бы у вас… с вами.
Самгин постоял у двери на площадку, послушал речь на
тему о разрушении фабрикой патриархального быта деревни, затем зловещее чье-то напоминание о тройке Гоголя и вышел на площадку в холодный скрип и скрежет поезда. Далеко над снежным пустырем разгоралась неприятно оранжевая заря, и поезд заворачивал к ней. Вагонные речи утомили его, засорили настроение, испортили что-то. У него сложилось такое впечатление, как будто поезд возвращает его далеко в
прошлое, к спорам отца, Варавки и суровой Марьи Романовны.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит:
те же лица сидят около него, какие сидели тогда,
те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает
прошлого и наводит раздумье.
Как ей быть? Оставаться в нерешительном положении нельзя: когда-нибудь от этой немой игры и борьбы запертых в груди чувств дойдет до слов — что она ответит о
прошлом! Как назовет его и как назовет
то, что чувствует к Штольцу?
— Не напоминай, не тревожь
прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и воли. — Что ты хочешь делать со мной? С
тем миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать — будет смерть.
Дело в
том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в
прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
— Старый вор Тычков отмстил нам с тобой! Даже и обо мне где-то у помешанной женщины откопал историю… Да ничего не вышло из
того… Люди к
прошлому равнодушны, — а я сама одной ногой в гробу и о себе не забочусь. Но Вера…
Леонтий принадлежал к породе
тех, погруженных в книги и ничего, кроме их, не ведающих ученых, живущих
прошлою или идеальною жизнию, жизнию цифр, гипотез, теорий и систем, и не замечающих настоящей, кругом текущей жизни.
— Некогда; вот в
прошлом месяце попались мне два немецких
тома — Фукидид и Тацит. Немцы и
того и другого чуть наизнанку не выворотили. Знаешь, и у меня терпения не хватило уследить за мелочью. Я зарылся, — а ей, говорит она, «тошно смотреть на меня»! Вот хоть бы ты зашел. Спасибо, еще француз Шарль не забывает… Болтун веселый — ей и не скучно!
Вопросов я наставил много, но есть один самый важный, который, замечу, я не осмелился прямо задать моей матери, несмотря на
то что так близко сошелся с нею
прошлого года и, сверх
того, как грубый и неблагодарный щенок, считающий, что перед ним виноваты, не церемонился с нею вовсе.
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с
прошлого самого четверга, как стали градусы (NB
то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Они придворные анекдоты ужасно любят; например, рассказы про министра
прошлого царствования Чернышева, каким образом он, семидесятилетний старик, так подделывал свою наружность, что казался тридцатилетним, и до
того, что покойный государь удивлялся на выходах…
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова,
то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до последнего рубля, в
прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в
то еще время.)
Я на
прошлой неделе заговорила было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с
тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами, женщинами, если
те сунутся «не в свое дело»…
Я начинаю,
то есть я хотел бы начать, мои записки с девятнадцатого сентября
прошлого года,
то есть ровно с
того дня, когда я в первый раз встретил…
Замечу, что мою мать я, вплоть до
прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем, после; а потому я никак не могу представить себе, какое у нее могло быть в
то время лицо.
Все эти последние дни стояло яркое, высокое, весеннее солнце, и я все припоминал про себя
то солнечное утро, когда мы,
прошлою осенью, шли с нею по улице, оба радуясь и надеясь и любя друг друга.
— Это играть? Играть? Перестану, мама; сегодня в последний раз еду, особенно после
того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая, в
прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
Замечу кстати, что прежде, в довольно недавнее
прошлое, всего лишь поколение назад, этих интересных юношей можно было и не столь жалеть, ибо в
те времена они почти всегда кончали
тем, что с успехом примыкали впоследствии к нашему высшему культурному слою и сливались с ним в одно целое.